Геннадий Головин (не путать с Эженом Головиным, явлением совершенно другой природы). Геннадий Головин был писателем очень странной судьбы. Родился, как и Саша Соколов, в дипломатической семье – по-моему, в Канаде. Жил всю жизнь в России, мало кто его знал. Но на уровне языка – это чудесное явление абсолютно.
Если мне надо зарядиться здоровой злостью и энергией борьбы, то Веллер, конечно. В особенности «Дети победителей».
Естественно, что Головина печатала «Юность», его более-менее знали семидесятники. Но, как и многие авторы той поры, он канул в начале Перестройки. А вот у Веллера есть рассказ, который лучше всего описывает психологию людей 1947 года рождения: мы дети победителей. Рассказ так и называется – «Дети победителей».
У него вообще в одном из рассказов сказано, что мы все дети выживших, что мы не имеем права опускать руки, потому что мы наследуем эту традицию. Если мы живы, значит, победили. Я думаю, что Веллер – это такой анти-Боровский. Я вот сейчас в Штатах купил его книгу. Его мало, в общем, переводили: у нас одна книжка вышла – по-моему, это «Прощание с Марией». Боровский за свои 28 лет написал довольно много. Его книга «Добро пожаловать в газовую камеру» несет в себе один лейтмотив: все выжившие уже предали, все выжившие – преступники по определению. Это такой немного шаламовский подход. А у Веллера обратная совершенно концепция: если мы выжили, мы должны дальше нести знамя человечества, мы не имеем права опускать руки, мы дети победителей в борьбе за существование.
У меня есть стихотворение об этом, сейчас прочту. Но для меня Веллер – источник не скажу добрых чувств, но чувств радостных, выживания. Он очень заряжает энергией, в том числе энергией сопротивления, энергией стиля. Он для меня еще и всегда такой старший брат.
В стихотворении, кстати, эпиграф из Веллера: «Мы – дети победителей»:
На теневой узор в июне на рассвете,
На озаренный двор, где женщины и дети,
На облачную сеть, на лиственную прыть
Лишь те могли смотреть, кому давали жить.
Лишь те, кому Господь отмерил меньшей мерой
Страстей, терзавших плоть, котлов с кипящей серой,
Ночевок под мостом, пробежек под огнем —
Могли писать о том и обо всем ином.
Кто пальцем задевал струну, хотя б воловью,
Кто в жизни срифмовал хотя бы кровь с любовью,
Кто смог хоть миг украсть — еще не до конца
Того прижала пясть верховного творца.
Да что уж там слова! Признаемся в итоге:
Всем равные права на жизнь вручили боги,
Но тысячей помех снабдили, добряки.
Мы те и дети тех, кто выжил вопреки.
Не лучшие, о нет! Прочнейшие, точнее.
Изгибчатый скелет, уступчивая шея —
Иль каменный топор, окованный в металл,
Где пламенный мотор когда-то рокотал.
Среди земных щедрот, в войне дворцов и хижин,
Мы избранный народ — народ, который выжил.
Один из десяти удержится в игре,
И нам ли речь вести о счастье и добре!
Те, у кого до лир не доходили руки,
Извлечь из них могли божественные звуки,
Но так как их давно списали в прах и хлам,
Отчизне суждено прислушиваться к нам.
А лучший из певцов взглянул и убедился.
В безумии отцов — и вовсе не родился,
Не прыгнул, как в трамвай, в невинное дитя,
Свой бессловесный рай за лучшее сочтя…
То есть лучшие – они просто не воплотились.