Войти на БыковФМ через
Закрыть

Каких авторов вы порекомендовали бы для укрепления уверенности в себе?

Дмитрий Быков
>250

Домбровского, Лимонова, Драгунского (и Виктора, и Дениса) – людей, которые пишут о рефлексии человека, вынужденно поставленного в обстоятельства большого испытания, большой проверки на прочность. Вот рассказ Виктора Драгунского «Рабочие дробят камень». Денис Драгунский вообще весь способствует воспитанию уверенности в себе. Ну как «воспитанию уверенности»?» Видите, Денис вообще, на мой взгляд, великий писатель, сегодняшний Трифонов.

Я знаю очень мало примеров (наверное, всего три), когда литературный талант отца так полно воплотился в детях. Это Драгунский – Виктор, Ксения и Денис. Это Шаровы – Александр и Владимир. Это Радзинские – Эдвард и Олег. Потому что Олег и Эдвард Радзинские (Олег обещает прислать мне новый роман), что один, что другой – это выдающиеся мастера увлекательного, сюжетного, при этом нравственно амбивалентного повествования, сложного. Обычно все-таки на детях немного природа отдыхает. А это тот случай, когда природа трудилась без отдыха. Хорошо получилось.

Почему Драгунский – крупный автор? Почему внушают уверенность отец и сын? Потому что учат жить с собой, понимать свои слабости и превращать их в свою силу.

Да, конечно, нельзя не упомянуть Веллера, который в плане уверенности в себе, азарта, жизнестроительства, делания жизни дает очень многое. Если вы чувствуете авитаминоз, депрессию, невозможность встать, что-то делать, конечно, Веллера надо читать. «Звягина», все это, где «сделай или сдохни». Ведь Веллер – удивительно убедительный писатель. Когда у него майор Звягин умирающего от рака юношу убеждает бросить все и начать новую жизнь – прыгнуть с парашютом, когда он упрекает его, говоря, что других заживо жгли, а ты умираешь в полном комфорте – так устрой же хеппенинг, прощание напоследок (этим он его и спасает в результате), – так вот, Веллер – это писатель контрастного душа, который на вас обрушивается. Я не знаю, способствует ли он уверенности в себе. Но какому-то азарту жизнестроительства он способствует совершенно точно. Просто после Веллера хочется жить, а это довольно редкое в современной литературе свойство. Я бы сказал, почти отсутствующее.

Очень витаминный автор Грин, очень витаминный писатель Иваницкая, ее роман «Живи как хочешь». При всем ее отличии от Веллера… Знаете, есть еще автор, который не то чтобы какую-то уверенность в себе внушает, но какую-то терапевтическую функцию несет, безусловно. Это Елена Долгопят. Вот ее рассказы и повести («Тонкие стекла», их много) сообщают ощущение тайны мира. Мир у Долгопят не вполне постижим, он не разложим на алгоритмы, он не ритмизуется. Он все время содержит какие-то божественные сюрпризы. И вообще, мне настолько интересно читать всегда прозу Долгопят: она напоминает мне Москву 70-80-х, которая была полна тайн. За любой подворотней, за любым поворотом тебя ожидала тайна. Я говорил много раз, что такая Москва поймана только у Тодоровского в «Гипнозе»: он тогда же был подростком и застал вот эту Москву, в которой был вечный, таинственный снегопад. «Снег фонтанами бьет на углу», как сказано у Мориц. Вот это ощущение снега и жизни. Жизнь фонтанами бьет на углу, по большому счету.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
В чем новизна и актуальность романа «Обезьяна приходит за своим черепом» Юрия Домбровского?

Видите ли, неслучайность этого чуда в том, что рукописи не горят. Это доказано многими. А в чем новизна и актуальность. Ну, видите, Домбровский один из очень немногих людей, кто тогда подходил к проблеме фашизма с антропологической точки зрения, для кого фашизм — это явление биологическое. Вот мне тот же Тилье в интервью сказал, что «как XX век концепцию человека резко перестроил. Оказалось, что внутри человека ледяная бездна, что копни — и ты попадешь в зло. Потому что двадцать веков человеческой истории всё-таки исходили из того, что зло — внешнее, что оно зависит от множества внешних условий. Оказалось, что все-таки христианство право в коренной роли личности. Никакие внешние условия личность…

Кто из современных авторов может стать классиком, которых будут читать через лет сто?

Алексей Иванов, я думаю; по крайней мере, с «Ненастьем», а, может быть, «Блуда и МУДО» и «Географ глобус пропил». У Иванова, безусловно, есть такие шансы. Из поэтов; безусловно, Найденко. У Иры Евса, кстати, харьковчанки замечательной есть шансы. У нее замечательные есть стихи, да и человек она такой, вполне соответствующий своему поэтическому уровню. У Лимонова, я думаю, бессмертие такое довольно-таки гарантированное есть. Он совсем рядом ушел, и думаю, что он себя в литературу впечатал, и не рядом с Селином, а где-то повыше. А вообще это ведь вещь совершенно непредсказуемая. Мы кого-то из гениев, ныне живущих, совершенно не знаем сегодня. Я в этом уверен. Я уверен, что долго будут читать…

Не являются ли произведения Бориса Акунина высокой пародией на книги Дарьи Донцовой?

Нет, произведения Акунина являются высокой пародией на тексты русской классической литературы, в частности, на «Штабс-капитана Рыбникова» в «Алмазной колеснице». Тут вот какая вещь. Все писатели, имеющие амбиции учительские, до известного момента пишут паралитературу или беллетристику, чтобы сделать себе имя. Сделав это имя, они осуществляют более серьезные замыслы, начинают проповедовать.

Это, знаете, как Веллер как-то, в свое время, чтобы привлечь к себе внимание, написал несколько совершенно порнографических рассказов, они, значит, попали в редакции журналов, а еще они были в таких папках ядовитого цвета, и имя Веллера запомнилось. После этого серьезные тексты, которые…

Кто из российских писателей способен внушить желание жить?

Геннадий Головин (не путать с Эженом Головиным, явлением совершенно другой природы). Геннадий Головин был писателем очень странной судьбы. Родился, как и Саша Соколов, в дипломатической семье – по-моему, в Канаде. Жил всю жизнь в России, мало кто его знал. Но на уровне языка – это чудесное явление абсолютно.

Если мне надо зарядиться здоровой злостью и энергией борьбы, то Веллер, конечно. В особенности «Дети победителей».

Естественно, что Головина печатала «Юность», его более-менее знали семидесятники. Но, как и многие авторы той поры, он канул в начале Перестройки. А вот у Веллера есть рассказ, который лучше всего описывает психологию людей 1947 года рождения: мы дети…

Что вы думаете о теории Романа Михайлова о том, что все старые формы творчества мертвы, и последние двадцать лет вся стоящая литература переместилась в компьютерные игры? Интересна ли вам его «теория глубинных узоров»?

Я прочел про эту теорию, поскольку я прочел «Равинагар». Это хорошая интересная книжка, такой роман-странствие, и при этом роман философский. Нужно ли это считать литературой принципиально нового типа — не знаю, не могу сказать. Каждому писателю (думаю, это как болезнь роста) нужна все объясняющая теория, за которую он бы всегда цеплялся. Неприятно только, когда он эту теорию применяет ко всему, и о чем бы он ни заговорил, все сводит на нее. Помните, как сказал Вересаев: «Если бы мне не сказали, что предо мной Толстой, я бы подумал, что предо мной легкомысленный непоследовательный толстовец, который даже тему разведения помидоров может свести на тему любви ко всем». Слава богу, что…

Достаточно ли нашему современнику для того, чтобы составить исчерпывающее представление о природе фашизма, прочесть: «Бурю» Эренбурга, «Обезьяна приходит за своим черепом» Домбровского и «Благоволительниц» Литтелла? Можно ли нынешнюю российскую идеологию считать псевдофашизмом?

Ну на этот случай у нас есть термин Умберто Эко «урфашизм», обозначающий как бы фашизм вне времени, фашизм без конкретной социальной привязки. Он может существовать везде, где наличествуют три основных признака: смертоцентризм (устремленность к смерти), эклектизм (то есть набор разнообразных философских учений, сплавленных без разбора в одно) и архаика (то есть культ прошлого). Там есть ещё 11 признаков, но три вот эти системообразующие.

Что касается того, достаточно ли трех антифашистских текстов, чтобы судить о фашизме. Конечно, нет. Эти тексты достаточны для того, чтобы поставить вопрос, и он там поставлен впервые, об антропологической природе фашизма. Более того, я бы сказал,…