Не могли бы вы назвать ваши любимые французские фильмы 30-х и 40-х годов?

Видите, Анчаров был человеком очень разнообразно одаренным. Замечательный поэт, бард, один из первый в России. Художник очень своеобразный, прозаик крайне интересный, музыкант талантливый. Человек разнообразных и удивительных дарований. Когда человека так разрывает во все стороны, немудрено, что будучи талантливым во всем, он вершин не достигает почти ни в чем.

Я думаю, что в жизни Анчарова были два великих достижения. Первое – это его песни, среди которых есть действительно великие – «Звук шагов да белый туман», там есть какая-то такая нота невыносимой тоски. Я не беру его кинодраматургию, он был первым русским сценаристом сериалов (довольно, кстати, так себе), он был…

Мне кажется, что как раз людям от 30 до 40 лет это удастся гораздо лучше, потому что подросткам свойственные некоторые инфантилизм и наивность. Я тут недавно лекцию читал про литературу Оттепели и вызвал бурное негодование у студентов, сказав, что это была «литература инея». Они говорят: «А что же, для литературы вдохновительно только разочарование?» Ну да, разочарование, конечно. «Война и мир» написана в эпоху разочарований, с 1863-го по 1870. 1863 год – это год польского восстания, конца русских реформ. Результатом разочарования было «Что делать?». Потому что роман Чернышевского должен звучать как «Что же теперь делать?». Потому что «что делать» до 1862 года было понятно.  А в 1862-м,…

В общем, Самойлов, Левитанский и Окуджава – это три абсолютно разных поэта и поэта абсолютно разного масштаба. Если говорить о китах оттепели, то киты оттепели общеизвестны. Это Евтушенко, Вознесенский и Ахмадулина. Хотя некоторые назвали бы, естественно, и Мориц, и Матвееву, и Рождественского, да там было из кого выбирать. Но просто эти трое – наиболее типичные, наиболее типажные. И эти три типажа появляются в первом манифесте оттепели – фильме «Девять дней одного года». Там Вознесенский, условно говоря, совпадает с типажом Смоктуновского, Евтушенко – с типажом Баталова, а Ахмадулина – с типажом Лавровой. Это роковая женщина в ситуации не просто выбора мужчины, а просто в ситуации…

Видите ли, проблемы кризиса среднего возраста в XIX веке не было. Была проблема лишнего человека. Можно сказать, что, например, «Обрыв» — самая толстая, самая фундаментальная и самая искренняя, аутентичная книга о кризисе среднего возраста. То, что переживает Райский, и то, что переживал в это время Гончаров, который был его несколько старше, но типологически очень похож — это, наверное, и есть кризис среднего возраста. Но просто термина такого тогда не было.

Это то, что замечательно сказано у Гандлевского: «Самосуд неожиданной зрелости — это зрелище средней руки». Такая парономазия «зрелости» и «зрелища» — это довольно глубокая мысль. Потому что действительно это…

Ну, она предсказала на самом деле, конечно. Предсказала она и ситуацию с «Дураком» Юрия Быкова, и в особенности, конечно, ещё более ранний маминский «Фонтан», когда дом держится только на транспарантах. Но идея дома с трещиной тоже ведь не нова. Понимаете, какое у меня есть подозрение? Когда-то Володя Вагнер, любимый мой друг и главный вожатый «Артека», открыл мне сценарий Шпаликова «Девочка Надя, чего тебе надо?», сказавши, что этот сценарий — лучшее из того, что Шпаликов сделал. Я много раз спрашивал Наталию Борисовну Рязанцеву: «Неужели Шпаликов надеялся это поставить?» Она сказала: «Конечно нет. Он это написал просто для того, чтобы было». А может быть, он их провоцировал отчасти («А что вы с…

Я совершенно солидарен с Натальей Борисовной Рязанцевой, дай бог ей здоровья, которая сказала, что «60-е годы выдумал Гена Шпаликов» (кстати, её первый муж). Шпаликов играл определяющую роль в создании эстетики 60-х. Это сценарист «Заставы Ильича» и «Я шагаю по Москве» — двух довольно напряжённых, довольно трагических фильмов, а особенно, конечно, «Заставы», в которой уже очень наглядно явлен мировоззренческий кризис 60-х, о котором потом Аннинский и Хлоплянкина напишут с убийственной точностью по этой картине. Шпаликов, конечно, понимал, что в 60-е было всё непросто. И он выстраивал настоящие 60-е, а не идиллическую картинку. Например, он снял сам по собственному сценарию «Долгую…

Я думаю, в первую очередь Вахтангов, студийный дух. Фоменко же общался, варился в той сфере, что и «Наш дом» — театр МГУ, и Марк Розовский. Это все была более-менее одна тусовка. Розовский, конечно, большой режиссер, создатель большой истории. И потом, Фоменко (я думаю, эта связь еще не исследована) очень много взял у комедии дель арте, у комедии масок. И в большинстве его спектаклей помимо духа студийности легко опознаются те или иные очаровательные маски, типажи одни и те же. И актеры у него умели эту масочную культуру великолепно воплощать, почему, собственно, и Крымов сумел сделать в театре Фоменко эту «репетицию» «Дон-Жуана».

Нет, я так совершенно не думаю. Просто в фильме Гостева «Беспредел» показано то, чем обернется революция в России. Она обернется беспределом. Но сказать, что она невозможна и что она всегда будет оборачиваться так, беспределом,— нет, нельзя. Это верное предсказание о том, какова будет природа российских перемен. И Руслан Чутко, который сначала сыграл Плюмбума, а потом главного героя «Беспредела», он, мне кажется, многое почувствовал. Хотя «Плюмбум», конечно, как фильм, как произведение искусства, как метафора гораздо выше, чем «Беспредел», гораздо талантливее. Видите ли, то и произошло в России, что свобода выразилась в издевательстве над самой идеей свободы. Это очень горько. Наверное,…

Ради бога, очень может быть, но зачем при этом ставить такие эксперименты над зрителем, над формой, над гуманизмом. Это мне непонятно. Ну переживаешь ты творческий кризис — ради бога, зачем, так сказать, на ни в чем не виноватых людях срывать зло. Мне кажется, что это, наоборот, довольно жестокий эксперимент. И удачен этот фильм или неудачен, а режиссер уже пожаловался: «Мне жаль, что только восемь человек вырвало» или «Мне жаль, что только сто человек ушло». Жалко тебе и жалко. Я не сочувствую таким вещам. И маньяку, этому герою, я совершенно не сочувствую из-за того, что он дом не может построить. Действительно, смотри какая беда, проблема какая!

Ну конечно, смотрел, слушайте. Не просто смотрел, но и защищал его в каком-то из ток-шоу, именно потому, что он мне казался очень талантливым. Но дело в том, что он, как и весь кинематограф Гай Германики, он очень талантлив в профессиональном смысле, техническом, у нее действительно камера в глазу, но идеологически он мне глубоко враждебен. Потому что показывать всех учителей либо развратниками, либо идиотами, либо садистами,— это тоже неправильно. Все учителя — особенно замечательной там была роль Папановой — постоянно жуют что-то, у них каша во рту, они просто противны. Они вызывают, простите за выражение, какую-то физическую брезгливость, и я, конечно, с этим категорически не согласен.…