Войти на БыковФМ через
Закрыть

Какой совет вы дадите нынешнему поколению подростков? Будут ли они способны на физический рывок? Удастся ли это людям от 30 до 40?

Дмитрий Быков
>250

Мне кажется, что как раз людям от 30 до 40 лет это удастся гораздо лучше, потому что подросткам свойственные некоторые инфантилизм и наивность. Я тут недавно лекцию читал про литературу Оттепели и вызвал бурное негодование у студентов, сказав, что это была «литература инея». Они говорят: «А что же, для литературы вдохновительно только разочарование?» Ну да, разочарование, конечно. «Война и мир» написана в эпоху разочарований, с 1863-го по 1870. 1863 год – это год польского восстания, конца русских реформ. Результатом разочарования было «Что делать?». Потому что роман Чернышевского должен звучать как «Что же теперь делать?». Потому что «что делать» до 1862 года было понятно.  А в 1862-м, когда забуксовали все реформы, когда стало понятно, что снова нужна внешняя агрессия для лечения внутренних проблем, – тут, конечно, и возник вопрос: «А что же делать?» Да себя теперь нужно делать.

Конечно, разочарование  – это гораздо больший стимул. Да, может быть, Некрасова убило разочарование 60-х. Но, простите, лучшее, что Некрасов написал, и прежде всего «Мороз, Красный нос» – это поздний Некрасов, зрелый, трагический.

Конечно, пушкинские слова о том, что несчастье – хорошая школа, но счастье – лучший университет, верны. Но здесь речь идет не о политическом счастье, не о политических иллюзиях. Политическое разочарование полезно для литератора в том смысле, что он начинает осознавать, что счастье и реализация не зависят от политики. Политика в основе своей всегда репрессивна и всегда лжива. Человек – это то, что он из себя сделал, а не те условия, которым он служит.

Поэтому я думаю, что наше поколение 30-, 40-, 50-летних возьмет на себя главную тяжесть по преодолению всего этого наследия. У подростков еще нет опыта разочарования. Им кажется: вот перестанут сажать за участие в митингах, и все станет хорошо.

Почему Шпаликов стал главным гением оттепели? Он уловил тревогу. Да, больше не сажают, больше не забирают ночами, а делать-то что? «В армии было хорошо, в армии все было понятно. Куда идти, с кем общаться. А сейчас приходится решать все самому», – помните, как в «Заставе Ильича»? И подростков, которые ждут избавления, а получат новую систему закрепощения… Этим людям очень будет трудно. Всегда надо вспоминать Некрасова: «Знаю, на место цепи крепостных люди придумали много иных». Речь же идет не о социальном закрепощении. Речь идет о том, что люди вообще не очень хотят быть свободными: скинув один гнет, они тут же начинают искать другой. «Бегство от свободы» – старый фроммовский термин, не мы это первыми придумали и не мы это первыми испытали.

И я хочу предостеречь всех, кому кажется, что дело в Путине и в путинизме, путинистах, рашизме, фашизме, войне. Нет, дело не в этом. Дело в том, что у человеческой природы есть худшие стороны, на которые российские политики опираются очень мастерски, очень профессионально. С этим не так легко будет сладить, особенно постфактум.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Насколько интересен и нужен был Александр Твардовский как главный редактор журнала «Новый мир»?

Бродский говорил, что Твардовский по психотипу похож на директора крупного завода. Наверное, ему надо было руководить вот таким литературным производством. Другое дело, что он обладал несколько однобокой эстетикой.

Он действительно хорошо знал границы своего вкуса. Но, слава Богу, он умел консультироваться с другими людьми. И поэтому ему хватало толерантности печатать Катаева, которого он не любил вовсе — позднего, уже мовистского периода. Но он говорил, что зато оценит аудитория журнала.

У него хватало вкуса читать Трифонова и печатать его, хотя он прекрасно понимал узость своего понимания. Он искренне не понимал, как построен, например, «Обмен». Он говорил: «Ну…

Конрад Лоренц писал, что спешка, которой охвачено коммерциализированное общество, являет собой пример нецелесообразного развития. Возможно ли, что призыв много работать и быстро соображать звучит в наше время двусмысленно?

Понимаете, я прошел через такое яростное увлечение Лоренцом, потому что моя горячо любимая и до сих пор мною чтимая теща от первого брака Инга Полетаева — этолог, этолог очень хороший, и она много занималась поведением разного рода зверей и аналогиями их поведения с людским. И по ее настоянию я Лоренца в двадцать два года прочел. И я не помню там этой мысли насчет торопливости нашего века.

Понимаете, апология медлительность характерна для тугодумов. Мне кажется, что вот эта апология неторопкости, неспешности, «десять раз подумай, двадцать раз перепиши», апология работы, трудового пота,— понимаете, правильно сказал Набоков: «Мир был сотворен в минуту отдыха». Не все…

Как давно в литературе стала актуальной тема о проживании скучной и несостоятельной жизни? Использовали ли её авторы до Антона Чехова?

Ну конечно была. У Дюмы ещё в конце сороковых годов д'Артаньян восклицает: «Мне восемнадцать, а ничего не сделано для славы!» Раньше подобную фразу говорил Наполеон. Так что идея, что «вот мне уже сто лет»,— это вертеровская идея («Я так молод, а ничего не сделал»). Поэтому самоубийство становится до известной степени протестом против жизни как таковой: лучше покончить с собой, чем длить бессмысленное обывательское существование. Это очень старая романтическая идея. Она есть у Пушкина. Да и собственно говоря, она есть у Шота Руставели в самом начале тысячелетия: «Лучше смерть, но смерть со славой, чем бесславных дней позор». Так что вряд ли вы найдёте…

Возможно ли направить энергию ненависти в плодотворное русло?

Конечно, вообще я рискнул бы сказать, что есть очень мало плодотворных пороков. Скажем, гэмблинг, азартные игры — это не плодотворно, это никак не заражает, хотя вот Аркадий Арканов пытался меня когда-то убедить, что азартные игры необходимы, чтобы раскачать нервы, чтобы их размотать; приводил пример Некрасова, Маяковского, но это другой азарт. Игромания — это абсолютно неплодотворная эмоция. Плодотворность алкоголизма тоже сильно преувеличена. Но вот ненависть, озлобление — это может быть канализировано в плюс, потому что мне кажется, что из всех эмоций человеческих абсолютно неплодотворен только страх, вот он парализует полностью.

Если продолжать толстовскую метафору про…

Правильно ли понял Пришвин роман Гоголя «Старосветские помещики», сказав, что это книга о «истинной, прочной, настоящей любови, которая держится привычкой»?

Нет, не правильно. Я вообще Пришвина очень люблю, в особености дневниковую его прозу, ну и «Кладовую солнца» — само собой. Но я не отношусь к его теоретическим, литературоведческим и вообще внеприродным наблюдениям с достаточной серьёзностью. У него — при всей моей любви к нему — господствует такое мировоззрение несколько зайцевское, несколько шмелёвское; он писатель скорее, конечно, этого ряда и этой категории. Не вполне, мне кажется, он всё-таки понимает мятущуюся, неспокойную и крайне тёмную, крайне запутанную душу Гоголя. Он человек уюта, человек обихода. Действительно, ему и природа — дом родной. И религия его — она такая несколько пантеистическая, скорее языческая, довольно уютная. В…