Войти на сайт через
Закрыть
Насколько сильным было влияние Валерия Брюсова на юного Бориса Пастернака? Почему Брюсов стал поэтическом лидером начала века?
Дмитрий Быков
>100

Влияние было очень опосредованным, я думаю, что скорее личным, нежели поэтическим. Брюсов — как-то получилось… Вот о ком бы лекцию я с удовольствием прочитал, потому что этого поэта люблю. Брюсов, как мне представляется, единственный в России поэт самомазохизма, которого садомазохизм интересовал решительно на всех уровнях, от эротического до политического. Отсюда же его внимание к метафизике власти, к проблеме власти. Как у Генриха Манна у «Учителе Гнусе» сложное взаимоотношение между рабством и подчинением, рабством и причинением боли,— это его занимало.

Он оставил, наверное, замечательные памятники сложно эволюционировавшего садического отношения и к женщине, и к подчиненным, и к молодым авторами. Ничего дурного в этом, конечно, нет. Но по крайней мере, хорошо, что у него это было отрефлексировано и что он пытался с собственным садизмом бороться с помощью литературы. Вот в этом отношении — по-моему, это радикальнее всего выразилось в гениальной совершенно его вариации на пушкинскую поэму «Египетские ночи», он ее попытался закончить и закончил очень своеобразно, кое-где, как мне кажется, на пушкинском уровне,— у меня есть ощущение, что Брюсов в этом плане ни на кого повлиять не мог, потому что это было его персональным психологическим извращением, его проблемой, его болезненной фиксацией. И если он чем и влиял, то прежде всего своей дисциплиной, своей организаторской мощью — этим он, как ни странно, больше всего повлиял на Ходасевича, который хотя и написал о нем довольно скептический отзыв, все-таки, судя по сохранившимся инскриптах, ходил перед ним на цыпочках в довольно ранней и довольно продолжительный период своей литературной молодости.

Первые три книги Ходасевича носят на себе следы брюсовских влияний, но главное, мне кажется, что некоторые стихотворения Ходасевича, в которых тоже звучат садические нотки, например, знаменитое «Ad Mariechen», «К Марихен», про то , что лучше тебя бы убили,— тут есть какие-то брюсовские эротические обертона. Что касается влияния психологического, личного, то он его, безусловно, на Пастернака оказал. Прежде всего потому, что и Пастернаку присущ тот же культ работы: он к свободе, к самому понятию «свобода» относится довольно иронически. Он в известном письме Силловой (уже после смерти Владимира Силлова, кажется, 1934 года письмо) говорит, что есть та высокая и ни к чему не обязывающая свобода, которая есть у Хлебникова и у Мандельштама и которой я, пишет он, никогда не понимал. В «Новом совершеннолетьи» он пишет, что несвободен влюбленный, несвободна плодоносящая яблоня — есть творческая дисциплина. В этом смысле он был поэтом брюсовской школы, и только в этом. Ни в коем случае формальные поиски Брюсова его не привлекали, желание попробовать себя во всех поэтических формах, систину написать или написать песню австралийских аборигенов:

Кенгуру бежали быстро,
Я еще быстрей.
Кенгуру был очень жирен,
А я его съел.

Эта, конечно, мысль ему в голову не приходила. Я думаю — как он сам же и пишет в знаменитом «Посвящении Брюсову»,— главная его заслуга в том, что «линейкой нас не умирать учили», то есть учили вот этой дисциплине. Поэт, который вольный сын эфира, валяется где-то весь день, а потом пишет три гениальные строчки и засыпает с чувством исполненного долга,— это не брюсовская и уж совсем не пастернаковская идея. По Пастернаку, поэт, если ему не пишется, должен переводить, если нет переводов, должен писать прозу или драматургию, на худой конец, филологию и публицистику. Надо работать:

Вперед мечта, мой верный вол!
Неволей, если не охотой!
Я близ тебя, мой кнут тяжел,
Я сам тружусь, и ты работай!

Вот эта позиция, которая одновременно отвращала и восхищала Цветаеву, позиция «герой труда»,— она Пастернаку очень близка, потому что праздность — это ненавистное ему состояние.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Согласны ли вы с мыслью Мандельштама: «Поэзия есть сознание своей правоты, горе тому, кто утратил это сознание, он потерял точку опоры»?

Видите ли, поэзия может быть сознанием правоты в одном случае, это случай Мандельштама, условно говоря. Может быть сознанием правоты, это случай Пастернака. Это и в значительной степени случай Ахматовой. «Ахматова,— говорил о ней Пастернак,— ей нужна правота, а мне неправота». Ей тоже нет, обратите внимание, что она одна смогла писать в 30-е годы и писала даже после постановления 1946 года, хотя и очень мало. Она была раздавлена практически, но писала, почему? Потому что роль униженного поэта не была ей внове. Она часто ощущала себя последней. Пусть последней из первых, но последней. И ощущала себя в состоянии такого, может быть, несколько истерического, несколько демонстративного,…

Почему кажется, что Пушкин одинок в пьесе Зорина «Медная бабушка», хотя он там в расцвете таланта? Чем актуален этот сюжет в семидесятом году?

Он был актуален во все времена. И Леонид Генрихович Зорин, конечно, он описывает не социальную ситуацию. Вот тут очень важно: он описывает действительно ситуацию пушкинского одиночества, его разрывы с друзьями. Там есть страстный монолог, реферирующий к нескольким пушкинским письмам, где он яростно расплевывается с большинством своих друзей, которые действительно ничем ему не помогли, а в некоторых отношениях и мешали: «Друзья мои, покамест я ни слова»… Ну и «Враги мои, покамест я ни слова». Там собственно у Пушкина и к друзьям, и к врагам было в это время абсолютно одинаковое отношение — что очень важно. «Враги мои, покамест я ни слова»,— это как раз означает…

Что вы думаете о книге «Цитадель» Антуана Экзюпери?

Я не очень люблю Экзюпери. Александр Мелихов, по-моему, довольно изящно выразил за меня это скептическое отношение к «Маленькому принцу». «Цитадель» мне кажется очень многословным произведением. Я люблю у него более-менее вещи, которые переведены были первыми, которые довольно сильно подействовали на Пастернака: «Ночной полет», «Военный лётчик», в известном смысле это ещё касается «Планеты людей». Но это всё более-менее одно и то же. Экзюпери был замечательный, конечно, человек. Ну, «Цитадель» — не будем забывать, что это незаконченная вещь. Он очень яркий мыслитель, замечательный человек, но всё-таки там очень много самолюбования и повторов. Я не большой любитель этих…

Почему Валерий Брюсов писал такие провокативные стихи — например, «И Господа, и Дьявола хочу прославить я»?

Брюсов, во-первых, написал эти стихи в порядке игры литературной: просто он с Гиппиус поспорил, что найдет там рифму к слову «дьявол». Но он ещё раньше написал «Когда я в бурном море плавал…» Но у Брюсова была некоторая такая дьявольщинка в его поведении; правда, люди модерна очень четко разделяли жизнестроительство, жизнетворчество и быт. Это бесило, скажем, Ходасевича, который как раз был за последовательность, за гибель всерьез. Но у Брюсова в одной части его жизни были пироги с морковью, активная издательская деятельность, благополучный брак и самопиар, а в другой стороне его жизни — и он грамотно развел эти две свои ипостаси — роман с Надей Львовой, трагическая история с Ниной Петровской.…

В чьем переводе лучше читать Уильяма Шекспира?

Сонеты лучше всего перевел Маршак, меня с этого не собьешь. Хотя это, конечно, выглядит, как кафель по сравнению с грубым таким шекспировским булыжником, но он их сделал внятными. Мне, кстати, очень нравится, как Матвеева в последние годы переводила сонеты Шекспира. Она великолепно воспроизводила шекспировскую корявость и сложность шекспировской мысли. Я считаю, что пьесы лучше всего переводил, конечно, Лозинский. Во всяком случае, перевод «Гамлета» лучший — Лозинского, тут я с матерью совершенно согласен. Это романтический, темный, туманный Гамлет. Перевод Пастернака гениален по энергии, по мускулатуре, но у Лозинского ещё, к тому же, эквилинеарный перевод, что тоже важно.

Что…

3401
одобренная цитата
12020
цитат в базе
28.3%