Михаил Ромм проделал самую интересную и самую красноречивую эволюцию во всём российском и советском кинематографе. Может быть, именно потому, что он был необычайно чуток к движениям времени. И поэтому он больше отражает время, нежели себя.
В 30-е годы он снял «Ленина в октябре» и «Ленина в 1918 году» — попытки снять Ленина с человеческим лицом. И Щукин был лучшим Лениным на экране, и невероятной овацией сопровождалось его появление в гриме на съемках. Впоследствии, в 50-60 годы, после краткого периода довольно конформных картин, таких, как «Убийство на улице Данте» (вообще стыдно говорить о нем), он начал снимать фильмы, в которых есть и довольно интересное движение формы.
Попытка такого бессюжетного повествования в «Девяти днях одного года» и чрезвычайно любопытное углубление конфликта в них. Потому что главный конфликт там, конечно, не фаустианская тема ученого, который отважно рискует собой на путях познания. Главная тема там — конфликт Баталова и Смоктуновского. С одной стороны — человек хороший и героический. С другой стороны, героем времени уже является насмешливый циник, осторожный скептик. Он умнее. И выбор России — это выбор Татьяны Лавровой между ними. Она выбирает, конечно, Баталова. Но Смоктуновский — герой гораздо и более обаятельный, и противоречивый, и сложный. И вот в сторону этого героя, как ни странно, эволюционирует и Смоктуновский.
И конечно, «Обыкновенный фашизм» — это тоже очень интересное движение. Прежде всего движение формы. Потому что, на мой взгляд, Ромм почувствовал недостаточность художественного высказывания, его условность.
Он же учился у учеников. Понимаете, как всякий настоящий мэтр, умеющий воспитывать учеников, он и у них чего-то набирался. Надо было обладать гением Ромма, чтобы принять на свой курс Шукшина и Тарковского. Он сказал: «Этих двоих я бы не взял, потому что одного надо учить всему (это Шукшин), а другого учить уже нечему (это Тарковский)». И получились два гения. Шукшин, я считаю, в кинематографе очень значителен в своих лубках. Лубках трагических. Жанр трагического лубка, как, например, «Печки-лавочки» — это мало кто может такое.
И конечно, во многом Ромм учился у этой молодежи, которая тоже очень вовремя начала понимать недостаточность художественного высказывания. Нужно высказывание отчасти публицистическое, отчасти документальное. «Обыкновенный фашизм» — ведь это, в общем, очень субъективное кино, публицистическое кино. Хотя оно стоит на огромном фактическом материале. Майя Иосифовна Туровская рассказывала мне, что они, сценаристы, отсматривали по 8 часов в течение 3-х месяцев эту фашистскую хронику. И она физически заболела от этого, потому что это было так омерзительно, что невозможно было смотреть.
Но несмотря на то, что картина базируется на прекрасном и документальном, и историческом материале, и обобщает главнейшие особенности фашизма, она всё-таки высказывание публицистическое, высказывание личное. Потому что фашизм по Ромму (это очень важно) — явление не политическое и не социальное. Это явление моральное и вкусовое, эстетическое. Фашизм не нуждается в идеологии. Вот это Ромм показал первым. Фашизм — это наслаждение мерзостью, упоение мерзостью. Сначала упоение унижением, потом упоение отмщением. Это он показал.
«Обыкновенный фашизм» сегодня невероятно актуален, понимаете, особенно когда речь идет о Муссолини. Потому что приемы Гитлера слишком очевидны, слишком омерзительны. Все эти микрофонные истерики, все эти рыдающие залы, все эти факельные шествия — это истерика слишком откровенная. А Муссолини, который начинал как социалист, который вообще многим представлялся таким фашистом с человеческим лицом… Лимонов, например, его похваливал, да не только он — многие. Вот разоблачение Муссолини, этого самоупоения, этого чудовищного падения вкуса — это, конечно, Ромм большой молодец.
Я не говорю сейчас о блистательным фильме «Мечта» — лучшей роли Раневской, картине, которая, конечно, чудо для 1940 года. Не зря Драйзер говорил, что это главный фильм 40-х годов. Потому что история этой страдающей матери — невероятно сложная роль. Женщина, которая сочетает в себе и пошлость, и жестокость, и жадность, и невероятную материнскую любовь. Бенефисная роль Раневской, абсолютно. Там и Астангов прекрасен, и все хороши. Но по-настоящему Ромм, конечно, ценен, мне кажется, очень важной рефлексией над советской истории в целом.
И одна мысль Ромма, конечно, отражена в фильме Кончаловского «Дорогие товарищи», хотя прямым учеником Ромма он не был. Это всё фильмы о том, что в истории как-то справиться с вызовами может только хороший человек. Закономерности истории чудовищны. Любой истории — советской, не советской, американской, итальянской — всех, любой. Но если случайно в истории оказывается хороший человек, вокруг него многие спасутся.
Такой была попытка трактовки Ленина. И кстати говоря, гуманизм Горького, который в «Ленине в 1918 году» терпит такое сокрушительное поражение в первых же частях фильма — это тоже такая запоздалая попытка сказать: ну может быть, что-то можно остановить вмешательством одного гуманиста. И попытка сделать Ленина человечным, и попытка по-настоящему очеловечить героев 50-х годов. Слепая вера в то, что хороший человек на важном посту может переломить историю.
Я не знаю, насколько эта вера основательна. Но я знаю, что если руководствоваться этим в своей практике, то можно спасти вокруг себя одного, двух, трех и так далее. Ну и, кроме того, никогда не надо себя ломать. Если вы видите перед собой подлость и безвкусицу, имейте мужество сказать об этом.