Кого вы можете назвать величайшим современным романистом?

Понимаете, не мысли нравятся — интонация нравится. Нравится Александр Иличевский как человек добрый, открытый, ищущий, лишенный самодовольства. Александр Иличевский действительно, в отличие от очень многих, ищет правду. Или, по крайней мере, ищет форму. Он находится в процессе формирования. У него никогда в жизни, я уверен, уж насколько я его знаю, не будет такого момента, чтобы он сказал «Остановись, мгновенье!».

Едва я миг отдельный возвеличу,
Вскричав: «Мгновение, повремени!» —
Все кончено, и я твоя добыча,
И мне спасенья нет из западни.

Шестов же говорил о том, что человек интересен, пока он себя ищет, а не когда он себя нашел. Вот Александр…

Писатель-метафизик в широком смысле — это автор, который не предполагает, что мир ограничивается зримым, данным нам в ощущениях, эмпирическим опытом. Что мир не ограничивается какой-либо экономической или социальной теорией. Что в мире действуют силы, для человека непознаваемые или, по крайней мере, человеку неположенные. Потому что метафизик вообще исходит из того, что в мире есть что-то, кроме человека, флоры и фауны. Есть некие силы, некие магнитные поля, в которые человек, как опилка, попадает.

Есть, конечно, и весьма много. И это не только какие-то безумные графоманы, для которых характерно мистическое мироощущение. Это вполне серьезные литераторы. Я думаю, что для…

Видите ли, Шарова следует читать независимо от моего совета, потому что это интересно. «Репетиции» — это, наверное, один из главных романов о русской истории, потому что он вскрывает ее театральную природу. Это продолжение романа Короткевича «Христос приземлился в Гродно» (или «Евангелия от Иуды»), где русская история воспринята как театральное действо. Там глубочайшая мысль Шарова о том, что русская история — это спектакль, что мы живем в обществе спектакля; это спектакль, который на одной и той же сцене в разных декорациях играется вот уже 700 лет. И главная его цель — не строительство нового общества, не созидание страны, а одни и те же эмоции, которые в этом — я считаю, что четырехактном, он…

Я очень люблю, что говорить, Сашу Иличевского, очень люблю его как человека, бесконечно деликатного, доброго, очень умного и глубокого. Проза его как бы… Мне очевидны ее достоинства, но она совершенно, что ли, не совпадает с моими требованиями к прозе. Она для другого читателя — для читателя более медитативного, может быть, она для любителя поэтической прозы. «Матисс» — хороший роман, но при всем при этом Иличевский (в особенности поздний) — как-то это не мое. Там нет того напряжения стилистического, того напряжения фабульного, которое я в прозе привык ценить. И поэтому у меня здесь ужасное противоречие. У меня почти не бывает наоборот, почти не бывает, чтобы мне безумно нравилась книга и не…

Выше всех ставлю Короткевича. Среди поэтов — Алеся Рязанова. Но Короткевич — это один из моих любимых писателей. Не только «Евангелие от Иуды», конечно, великий роман, в чем-то предсказавший Владимира Шарова, «Репетиции», в частности. Но мне кажется, что самый яркий его роман — это «Колосья под серпом твоим» и, конечно, я, как и многие, фанат «Дикой охоты короля Стаха». Не столько фильма — я помню, мне мать эту книжку подбросила, когда мне было лет 12, как сейчас помню, на даче, как раз вечером. И ещё долго не зажигая света я это читал. Ой, это потрясающее впечатление. «Дикая охота короля Стаха» — это класс.

Резко снизилась, да. Это объясняется довольно просто. Секты расцветают обычно в период застоя, в период, когда культурная жизнь, духовная жизнь общества, надстройка его (простите за марксизм) очень жива и активно развивается, а всё, что касается жизни политической, находится в глубокой стагнации. Для заморозков секты не характерны, потому что во время заморозков духовная жизнь общества спит. Секты расцветают, как в русском Серебряном веке. Секта — это элемент народного творчества. А во время заморозков всё общество является одной тоталитарной сектой и поклоняется одному божку, а потом пытается понять, как это оно так могло. Сталину так поклонялись. Всё общество было огромной…

Домбровского, Лимонова, Драгунского (и Виктора, и Дениса) – людей, которые пишут о рефлексии человека, вынужденно поставленного в обстоятельства большого испытания, большой проверки на прочность. Вот рассказ Виктора Драгунского «Рабочие дробят камень». Денис Драгунский вообще весь способствует воспитанию уверенности в себе. Ну как «воспитанию уверенности»?» Видите, Денис вообще, на мой взгляд, великий писатель, сегодняшний Трифонов.

Я знаю очень мало примеров (наверное, всего три), когда литературный талант отца так полно воплотился в детях. Это Драгунский – Виктор, Ксения и Денис. Это Шаровы – Александр и Владимир. Это Радзинские – Эдвард и Олег. Потому что Олег и Эдвард…

Двухтомник Сухих хороший. Я могу легко вам посоветовать хороший учебник по американской литературе. Лучшую книгу об американских прозаиках, тогда еще contemporary,  теперь уже, конечно, классиках, написал Малькольм Брэдбери. Книга «Десять американских писателей». Я это купил, потому что для меня Малькольм Брэдбери  – автор великого романа «Обменные курсы» и очень хорошей книги «Профессор Криминале» в очень хорошем переводе, по-моему, Кузьминского и  еще двух очень хороших авторов, сейчас не вспомню.

Но я впервые купил его филологические сочинения. Вот книга «Десять американских писателей» просто великая. Я бросил все свои академические чтения; все, что мне…

Ну нет, конечно, зачем же мы так худо будем думать о литературе? На самом деле литература – это талант выдумки. И я напомнил вам гениальную фразу Вячеслава Пьецуха о том, что писателем называется не тот, кто, подобно Горькому, «много повидал и много написал», а писателем называется тот, у кого на плечах волшебная голова. 

Не суммой опыта, не поверхностным интересом к чужой жизни определяется писатель. Писатель все-таки интроверт, он ведь все-таки из себя добывает. Бывают писатели экстравертного склада, но это все-таки редкое явление. А в основном он, конечно, добывает из себя. Знаменитая фраза Пастернака: «Глубже, глубже, забирайте земляным буравом только в себя, потому что если…

Я заканчиваю эту детскую повесть — «92-й километр». Мне кажется она моей самой поэтичной прозой. И думаю, что «для подростков надо писать лучше, чем для взрослых», как сказал Маршак. Это не значит, что для взрослых надо писать хуже, но тут есть, конечно, какая-то правда. Потому что для того, чтобы подростка пробить с его могучей бронёй душевного здоровья, надо писать очень сильно, как Андерсен или как Петрушевская. Я не беру на себя такой наглости, но пытаюсь.

Из детских сегодня пишущих литераторов? Ну, кое-что хорошо у Тима Собакина, кое-что довольно интересно у Мурашовой. Ещё есть несколько авторов… Аня Старобинец, мне кажется. Вот когда она пишет для детей, она, по-моему, бывает и…