Каково ваше мнение о фильме «В прошлом году в Мариенбаде»?

Единственный раз, когда я расхожусь довольно сильно с Набоковым в его вкусах. Помните знаменитую фразу Набокова? «Что вы думаете, когда вас сравнивают с Борхесом и Аленом Роб-Грийе?» — «Чувствую себя разбойником между двумя Христами». Ну, насчёт Борхеса не знаю, а Ален Роб-Грийе точно гораздо более слабый писатель, по-моему.

Вот что я могу сказать точно. Я чувствую, что за сочинениями Алена Роб-Грийе (за «Мариенбадом» и за всеми делами) стоит определённое чувство мира, определённое чувствование времени, которое он мучительно пытается выразить. То есть это не выпендрёж, это не новизна ради новизны, а это мучительная попытка выразить вот такое больное чувство времени, но читать это,…

Денис Драгунский об этом хорошо писал. Искать везде травму – значит, ставить себя в позицию жертвы, он от этого Бродского предостерегал. Если говорить серьезно, то я не люблю, когда появляется волапюк. Когда появляется система переименований. Когда вместо «стиль» говорят «письмо». «Посттравматическое письмо». Когда сводят все к проблеме гендера или к проблеме травмы, или к фрейдизму, к марксизму. Иными словами, когда одним ключом, в данном случае отмычкой, пытаются отомкнуть все двери. Ну это такое же  отношение к этому всему у меня, как у Набокова фрейдизму, когда тоже пытались все притянуть… Озеро обозначает то же самое.

Это вечный вопрос. Когда я читал лекцию в вузе, там мы затрагивали проблему Дон Кихота. До сих пор есть две трактовки «Дон-Кихота», о чем Набоков говорит в своих замечательных лекциях: Дон-Кихот либо злой, опасный безумец, либо святой. Кстати говоря, при подходе к русским революционерам до сих пор существует та же дихотомия.

Как оценивать Швейка? Одним кажется, что он безнадежный идиот, другим кажется, что он лукавый и хитрый дух чешского народа. У меня нет решительно никаких оснований думать, что чех вот таков, что чешский народ воплощен в образе Швейка. Швейк, безусловно, идиот, в Швейке есть, безусловно, черты тупой скотины, но эти черты таковы («Он очень милый»,— говорит о…

Да потому что систем обладает не мозговым, а каким-то спинномозговым, на уровне инстинкта, чутьем на все опасное. «Что делать?» — это роман на очень простую тему. Он о том, что, пока в русской семье царит патриархальность, патриархат, в русской политической жизни не будет свободы. Вот и все, об этом роман. И он поэтому Ленина «глубоко перепахал».

Русская семья, где чувство собственника преобладает над уважением к женщине, над достоинствами ее,— да, наверное, это утопия — избавиться от чувства ревности. Но тем не менее, все семьи русских модернистов (Маяковского, Ленина, Гиппиус-Мережковского-Философова) на этом строились. Это была попытка разрушить патриархальную семью и через это…

Когда я впервые узнал. У вас дома есть рано научившийся читать ребенок, к тому же этот ребенок часто болеет и в школу не ходит (а я до удаления гланд болел ангинами довольно часто и даже бывал на домашнем обучении по несколько месяцев). Это кончилось, гланды мы выдрали, и я даже стал слишком здоров. Но было время, когда я проводил дома очень много времени и все это время читал. Слава богу, библиотека у матери была огромная, собранная за долгие годы, начиная с первой покупки Брюсова на первую стипендию и кончая огромным количеством книг, унаследованных из далеких времен – из бабушкиной, из прабабушкиной коллекций (типа «Голубой цапли»). Многое утратилось при переездах, но многое было.

Так вот,…

Для меня Лео Перуц – мастер кафкианского уровня, один из величайших. Даже не «Мастер Страшного суда», а прежде всего «Маркиз де Боливар». Более изобретательно построенного романа я не встречал: там предсказание конструирует фабулу и обретает перформативную функцию. То, что маркиз де Боливар предсказал, сбывается. Это, конечно, гениальный роман совершенно. Ну и «Снег Святого Петра», ну и «Ночью под каменным мостом». Перуц был чем позже, тем лучше. Но и тем труднее ему было писать.

Конечно, вот этот «Мастер Страшного суда», «Мастер Леонардо» – очень страшный роман, очень жуткий, готический. Перуц же вообще был математик и шахматист, поэтому его конструкции обладают великолепным…

Понимаете, я прошел через такое яростное увлечение Лоренцом, потому что моя горячо любимая и до сих пор мною чтимая теща от первого брака Инга Полетаева — этолог, этолог очень хороший, и она много занималась поведением разного рода зверей и аналогиями их поведения с людским. И по ее настоянию я Лоренца в двадцать два года прочел. И я не помню там этой мысли насчет торопливости нашего века.

Понимаете, апология медлительность характерна для тугодумов. Мне кажется, что вот эта апология неторопкости, неспешности, «десять раз подумай, двадцать раз перепиши», апология работы, трудового пота,— понимаете, правильно сказал Набоков: «Мир был сотворен в минуту отдыха». Не все…

У меня вышла большая статья о нем в «Дилетанте». Я очень люблю Вертинского, я не вижу оснований его не любить, он представляется мне выдающимся поэтом, как и Маяковский. Но у него были некоторые компромиссы, некоторая пошлость эстрадная, которая проникала и в его мировоззрение. Человек, который в 1935 году спел о родине:

А она цветёт и зреет,

Возрождённая в огне,

И простит и пожалеет

И о вас и обо мне!..

Это человек с очень плохим вкусом. Человек, который Ахматовой, Пастернаку и блокаднице Берггольц (Ахматова тоже, впрочем, блокадница) рассказывал, что только изгнанник может по-настоящему любить родину, – у него со…