Как вы считаете, Владимира Ленина еще вспомнят или его навсегда заслонили другие фигуры?

Жестокий был спор. И вообще… Ну, Кантор — сильный лектор, её не отпускали часа три, там она ещё отвечала на вопросы, хотя я уж и так, и сяк кричал, что караул устал, но тем не менее мы доспорили. Что касается нашей с ней полемики, она происходит по одному вектору, по одному разделению, и довольно очевидному. Мы, пожалуй, сходимся на том, что революция эта не осуществила ни одной из своих задач: ни рабочим не достались фабрики, ни крестьянам — земля и хлеб, ни мир — народу. Ничего не произошло.

Но я настаиваю на том, что даже против всякого желания Ленина, который ни секунды не был романтиком, эта революция подарила нации наивысший духовный взлет за всю её историю. Вот на этом я настаиваю. Потому что не…

Конечно да. Но тут, понимаете, какая штука? Вот что надо иметь в виду, когда вы эту проблему анализируете? Надо иметь в виду всегда, что фольклорное сознание, особенно в России, достраивает образ героя, меняет его.

Можно ли назвать Ленина трикстером? Формально говоря — конечно нет. Какой же он трикстер? Он Ленин, он марксист, он довольно скучный политический борец, совершенно лишенный, казалось бы, души. Но посмотрите, как народ его воспринимает. Народ, мифологизировав этот образ, сделал Ленина каким-то веселым, хитрым, свойским парнем — тем Лениным, которого мы видим в советском кинематографе, прежде всего Лениным Щукина, Лениным Ромма («Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году»),…

Ну, видите ли, мне кажется, что здесь больше всего, если уж на то пошло, старался кинематограф, создавая образ такого несколько сусального человечного Ленина и мужественного непоколебимого Сталина (о чем мы говорили в предыдущей программе). Но в литературе, как ни странно, Ленин почти отсутствует.

Что касается чекистов, то здесь ведь упор делался на что? Это был редкий в советской литературе дефицитный, выдаваемый на макулатуру детективный жанр. И в силу этой детективности (ну, скажем, «Старый знакомый» Шейнина или «Один год» Германа), в силу остросюжетности сочинения про чекистов читались с интересом. А про шпионов? А «Вот мы ловим шпионов»? Ведь когда писали про чекистов — это же не…

Да потому что Мартов был одним из его немногих друзей. У Ленина же друзей было очень мало. Вот Цедербаум (он же Мартов) действительно ему нравился по-человечески, был ему симпатичен. Понимаете, очень трудно поверить в то, что Ленину какие-то люди были милы. Вот он там с Зиновьевым был на «ты», как считается, и Зиновьев вместе с ним скрывался в Разливе. Как остроумно сказано у Веллера в «Самоваре»: «На картинах изображается обычно в виде чайника». Он дружил, безусловно, то есть дружеские чувства испытывал к Свердлову, Цедербаум-Мартов нравился ему, по-человечески был ему симпатичен, и не зря Горький эту симпатию отмечал. Кстати, трудно сказать, испытывал ли Ленин симпатию к Горькому.…

Ну, видите ли, «Что делать?» — это текст, о котором каждый имеет право высказываться в меру своего вкуса. Я очень люблю Михаила Викторовича Ардова. Это один из наиболее уважаемых мною мемуаристов, замечательный, по-моему, священник, просто по нравственным своим качествам, насколько я могу об этом судить. О ересях, об отношении его к РПЦ, о том, насколько законно он получил своё священство,— это давайте… Все эти сложности хиротонии и прочих внутренних дел обсуждают люди, которые действительно принадлежат к Церкви, причём именно к иерархам. Я могу об Ардове судить как о писателе и критике. Писатель он хороший.

Что касается «Что делать?». Я довольно много писал об этой книге. «Что делать?» —…

Тут надо разграничить… Это довольно любопытный психологический и литературный феномен: разграничить отношение к персонажу и к человеку, потому что автор вообще любит персонажа всегда, именно постольку, поскольку персонаж даёт ему развернуться. Есть глубокое замечание Булгакова: «Любите персонажей, иначе вы наживёте крупные неприятности». Это не значит, что его надо любить как человека и одобрять.

Солженицын любит Николая, потому что Николай иллюстрирует его любимую мысль. Любимая мысль Солженицына очень проста. И вообще не нужно Солженицына расценивать, оценивать только по его поздней публицистике. Он довольно много наговорил. Как всякий крупный писатель,…

По-моему, никакой загадки нет. Но в любом случае, это был замечательный  опыт (без преувеличения) освоения массового жанра. Российская беллетристика – совершенно справедливо многие тогда это замечали – была представлена Юлианом Семеновым в жанре «политические хроники» и Валентином Пикулем в жанре «хроники исторические». Это те сферы, которые в любой нормальной литературе самые плодотворные, самые, на самом деле, знаете, «пушечные». Потому что там бестселлер по определению возможен и по определению возникнет. Например, либо исторические сочинения Акройда, либо биографические сочинения Моруа, – это всегда бестселлер (да и в любой литературе так), вне зависимости от того,…

Ну, апологетическая, наверное (хотя она умеренно апологетическая), книга Данилкина «Ленин. Пантократор солнечных пылинок». Критическая (хотя она не совсем о Ленине) — «Самоубийство» Алданова. Апологетическая, но умная — «13 уроков у Ленина» Жижека.

Знаете, поневоле приходят на ум очерки советских и постсоветских мыслителей, которые писали политические портреты Ленина во времена перестройки и были, к сожалению, слишком субъективны, слишком пристрастны. Психологический портрет Ленина, самый точный, нарисован у Куприна в очерке «Ленин». Там даже колористически угадан цвет его глаз — цвет перезревших ягод шиповника. А самый убедительный его психологический портрет в…

«Пост» — это значит «анти». «Постмир» — это мир отрицающий. Ну это как в России: что разрешено, то рекомендовано и даже в некотором смысле навязано. Так и в мировой традиции: постмодерн — это отрицание модерна. Отрицание трех главных вещей: во-первых, модерн ориентирован на серьезное восприятие, а постмодерн — это трэш, трэшевая культура. И в общем, постмодернизм — это чаще всего освоение массовой культурой высоких модернистских практик. Модернизм — это «И корабль плывет» Феллини. Постмодерн — это «Титаник» Кэмерона. Это совершенно не трэш, но это мелодрама, это блокбастер, это фильм-катастрофа, это жанровое кино. То есть постмодерн — это в известном смысле отрицание элитарности искусства.…