«Охота на лис» — это фильм, в котором уже есть зерно большинства перестроечных драм, хотя эта картина очень ранняя (это 1979 год, если мне память не изменяет), Абдрашитова и Миндадзе. Это лучшая их картина, как мне кажется. Понимаете, я очень хорошо помню: было 50-летие Абдрашитова и Миндадзе (они ровесники, ну, почти ровесники), там праздновалась какая-то средняя дата, и параллельно праздновалось там 25-летие тандема. И вот под это дело «Большая постановка жизни» как раз вышла. И вот значит был испечён торт из восьми кусков в виде поезда, «Остановился поезд», восемь вагонов. И каждый, кто любит какую-то одну картину, должен был есть вот этот кусок. Все быстрее всех разъели «Парад планет». А мы с Андреем Шемякиным честно ели «Охоту на лис» и были, мне кажется, единственными, нам досталось больше всего. Вкусный был торт, но дело не в этом, бисквитный такой.
Дело в том, что «Охота на лис» действительно наша любимая картина. И я очень рад здесь совпасть с Шемякиным, всё-таки он настоящий знаток. И надо сказать, что «Охота» содержала в себе уже зерно и будущего «Такси-блюз» Лунгина, и будущих перестроечных картин о схождении и расхождении двух заведомо не понимающих друг друга людей — ну, как «Эффект Дориана» Рязанцевой, например (это сценарий, который был потом поставлен, не помню кем). То есть коллизия была намечена там.
Вот есть этот Гостюхин — добрый и простой малый, передовой рабочий, у которого единственное увлечение — это радиоигра «Охота на лис». А есть мальчик, отвратительный мальчик, поганец, который на него нападает. И этот Гостюхин, который является попутно ещё и дружинником, он этого парня — очень неблагополучного, несчастного, из неблагополучной семьи,— он его ловит. Его отправляют в колонию. А потом Гостюхин берёт над ним шефство, в эту колонию приезжает, пытается как-то облегчать его участь. Ну и ничего не получается. Это два человека, которые принципиально друг друга не могут понять. Знаете, оказывается, есть непереходимые барьеры.
И в финале сценария, как Миндадзе его написал, Гостюхин просто этого парня добывает из колонии, встречает его, а потом жесточайшим образом его избивает, просто колотит, ну, месит, потому что видит — ничего сделать нельзя. Ну, примерно как Пётр Первый с Россией или как Ленин с Россией: «ничего нельзя сделать, давайте всех теперь убьём, всех на дыбу». Это вещь такая была горькая, страшная. И Миндадзе не мог её поставить, как она была написана им самим. И Абдрашитов не мог. И они смягчили финал. Но Лунгин уже мог, и поэтому там Зайченко, конечно, сначала спасает несчастного музыканта (довольно противного, кстати, в мамоновском исполнении), а потом начинает его месить, насколько я помню.
У меня есть ощущение, что «Охота на лис» — пророческая в этом смысле картина. «Плюмбум» тоже пророческий, в «Плюмбуме» очень многое сказано. Но «Охота на лис», по-моему, и умнее, и тоньше, и раньше, и поэтому я эту картину считаю глубоко точной и, главное, глубоко трагической. Ведь понимаете, вот там что почувствовано? Об этом я хочу сказать особо. Я об этом писал в колонке для «Панорамы».
Когда вышла книжка Карла Проффера «Без купюр». Она понравилась мне гораздо больше, чем книга Эллендеи Проффер «Бродский среди нас», потому что и Карл Проффер, на мой взгляд, гораздо более масштабная и в каком-то смысле более трагическая личность. Вот он перед смертью записывает воспоминания о Бродском и говорит: «Больше всего меня поразило, что во время русских споров люди могут поссориться насмерть и перестать общаться. В Америке гораздо чаще случается и гораздо проще сделать, что любят друг друга или дружат люди различных убеждений. Почему это так? Я понять не могу».
Я могу, как мне кажется. И это не бином Ньютона. В Америке людей объединяет нечто гораздо большее, чем любые разногласия. Они на базовые вещи смотрят одинаково. Трампист может дружить с антитрампистом. (У меня в Америке много друзей-трампистов, в том числе среди профессуры.) Почему? А потому, что есть вот эти духовные скрепы. В России же людей вообще очень мало что объединяет, поэтому здесь исключительно высока роль убеждений, роль печатного слова. Как правильно говорил Пьецух: «Во всём мире студенты из-за Канта спорили, но только в России из-за него дрались на дуэли». Слово весит, потому что почти ничего, кроме слова, у нас нет.
И вот что мне представляется очень важным. Действительно, Россия — что совершенно правильно показали Абдрашитов и Миндадзе в «Охоте на лис» — это страна из абсолютно разных, несхожих людей; в ней два народа, а может быть, больше. Вот Мария Васильевна Розанова считает, что два народа. А я считаю, что, может быть, их больше на самом деле. И ничто их не объединяет. И то, что хорошо для героя Гостюхина, то плохо, чудовищно, неприемлемо для этого мальчишки, у которого своя этическая система, пусть и очень убогая.
Миндадзе ведь впервые к этой проблеме подошёл ещё в «Весеннем призыве» — первом своём поставленном сценарии, где нет ещё Абдрашитова, поэтому это получилась хорошая советская картина. Вот добрый сержант (Фатюшин) не может понять умного, образованного, сложного, плохого призывника (Костолевского), и он пытается влезть в его жизнь, а делает только хуже. Это картина о чудовищном расслоении — не о том, что человек человека не понимает, а о том, что вот Россия так устроена, что в ней есть люди абсолютно принадлежащие к разным породам, к разным кодексам.
Это и в мире так, но в мире людей что-то объединяет, а здесь — ничто. Здесь они чужие абсолютно, им остаётся только перекликаться, как в фильме «Армавир». Помните, там когда вот это большое колесо охвачено тем же распадом, что и СССР, там крик «Армавир!» — и они начинают выкрикивать города. Я, честно говоря, считаю, что «Армавир» — наверное, самая непонятая, самая сложная картина тандема, ну, благодаря тому, что там появляется Сергей Колтаков в главной роли, а где Колтаков — там величие, понимаете, там гений. Но это очень важная для меня история.
