«Поворот» – странная картина, странная даже для этого тандема, потому что Абдрашитов и Миндадзе брали врожденные, имманентные конфликты; конфликты, которые глубже социально. И вот я думаю, что первая попытка показать, что у интеллигенции внутри уже только страх и нравственные колебания, – эта попытка удалась в «Повороте». Дело же не в том, что он случайно сбивает слепую, как выяснилось, старуху, полуслепую. Дело в том, что давление этой ситуации его разрушает, он не может этому противостоять.
Он приходит к себе настоящему в тот момент, когда собирается суд, когда он прекращает борьбу, когда ему надоедает врать, что жена беременна. То есть иными словами, когда он машет на себя рукой. В этот момент он действительно куда-то шагнул и прежним не станет. Но в этот момент бог действительно его пощадил: Господь дал ему спасительную соломинку, и он оказался не виноват. Следовательно, сможет ли он жить дальше по-прежнему? Я не знаю, но я думаю, что тут в сценарии Миндадзе есть догадка, к которой сам Миндадзе пришел гораздо позже.
Можно сколько угодно готовить человечество к концу света, а вот что оно будет делать, если конца света не будет? Я помню (часто это вспоминаю), как рассказывал довольно дерзко Айтматову, как на мой взгляд нужно было завершить «Тавро Кассандры». Я говорю: «Вот пусть бы, действительно, родился бы этот страшный ребенок и принес бы конец света». А Айтматов мне сказал: «А представь, что он не родится, что конца света не будет. Что мир заслуживает конца света, что он заслужил, что он готов к концу света, а тут его не будет. Вот Господь возьмет и отменит. Вот представь, что будет тогда?»
Мне жутко понравилась эта идея, и я с его разрешения перетащил ее в «ЖД», которое тогда писал. Так вот, фильм Абдрашитова и Миндадзе рассказывает о том, что будет с человеком, который приготовился к смерти, а смерти не будет. Сможет ли он жить по-прежнему? Скорее всего, нет, это верно. Что касается возможности начать новую жизнь. Понимаете, в Советском Союзе вообще начать новую жизнь довольно проблематично. Но катастрофа, которая случилась с героем, вполне может его привести к эмиграции или внутренней эмиграции. Но в любом случае, из социума он выпал, и это совершенно очевидно. Хотя картина превращается, притворяется поначалу бытовой драмой. Это гораздо глубже, как и трифоновские вещи.
