Что касается фигуры самого последнего царя, то лучше всех про него сказал Чехов, а нарисовал — Серов. Это прапорщик. Чехов сказал: «Вы думаете, что он злодей. А он — прапорщик». И это, может быть, самое страшное. Это был человек, которому по масштабу его следовало бы руководить каким-то небольшим воинским подразделением, может быть. И он был бы очень хорошим руководителем этого подразделения. На портрете Серова мы видим доброго посредственного человека. Во главе России может стоять кто угодно, даже злодей, но посредственность не может. Из его дневника… Понимаете, я, как рыба об лёд, бился об этот дневник, пытаясь извлечь оттуда хоть что-то человеческое. Даже любовь его к жене выглядит довольно сентиментально и трогательно по-своему, но это не та любовь, которой можно сопереживать, не та любовь, которая вызывает отклик. Может быть, они и были хорошие люди, но это не люди, которые могут решать судьбу огромной страны. И он вообще не понимал, что происходит, мне кажется.
Я, кстати, имел с одним петербуржским приятелем, замечательным критиком, довольно долгую беседу на эту тему. Он как раз видит в нём некоторое демоническое начало. Видит в нём, во-первых, высокий интеллект, прекрасный литературный вкус, а во-вторых — очень большую злобу. А какой там был литературный вкус? Ну, Тэффи ему нравилась. Тэффи — хороший писатель. Кому же Тэффи не нравится? Она просто очень универсальна как раз. Нравился ему Конан Дойль, допустим,— тоже хорошо. Но когда изгоняют Горького из академии по его же идеи… Он пишет после его избрания, более чем оригинально, пишет он. Вот Горький нехорош ему.
Это человек, который вообще не очень понимает, что в стране происходит, и не очень за этим следит. И мне кажется, что всё-таки действительно от него в огромной степени зависела та катастрофа, в которую Россия впала. Тут был и рок, и фатум, и что хотите, но была и его личная вина. Ничего не могу с собой сделать. При всём ужасе перед участью этого человека я не могу не признать, что доля его вины в происходящем была. Хотя я его детям, его жене, его прислуге сострадаю бесконечно.
