Это довольно любопытный вопрос. Понимаете, если вы слышали музыкальные сочинения Одоевского, например, «Сентиментальный вальс»… Они все исполняются… Он искал новую гармонию, я думаю, он был на пути открытия додекафонии или нового музыкального языка. Он был искатель новых средств выразительности, он даже создал собственный рояль. Он называл его энгармоническим клавесином, хотя это был не клавесин, а это был обычный рояль, просто с большим количеством тонов, с большим количеством клавиш. Там и октава была больше, что ли, не 12 звуков было, а 19. Я мало что понимаю в этой системе. Но сам Одоевский говорил, что музыка – дочь математики. При попытке записать народные песни он столкнулся с нотами, которых нет. И он их ввел, некоторые черные клавиши раздвоил. Этот рояль сохранился, никто только не знает, как его настраивать. Где-то в музыкальных архивах России он сохранился.
Я думаю, что Одоевский был одним из прототипов Лемма у Тургенева в «Дворянском гнезде». Музыкант, который силится выразить что-то великое и не может, бродит вокруг. Только один раз ему удалось создать великую мелодию, но она была утрачена. И никаких нот после нее не осталось.
Вот я думаю, что здесь та же история. Это, кстати, в «Сентиментальном вальсе» очень слышно. Одоевский силился выразить что-то, какую-то новую гармонию, вокруг которой он ходил и которая ему не давалась. В чем, понимаете, сложность? В России не было триллера, но неожиданно он стал оформляться. И сегодня мы можем сказать о том, что русский готический роман появился, существует. Потому что русская хтонь вылезла наружу и заявила о себе – в криминальной теме, в теме каких-то оккультных, странных ритуалов, в теме русского характера, который погружен во зло, любит зло и тяготеет к нему. Или вот это странное желание (как Розанова говорит) быть худшим, а не лучшим, или «к предательству таинственная страсть». Потому что действительно такой тяги, с одной стороны, предавать, а с другой – упрекать в предательстве, как в русском характере, думаю, мы нигде не увидим.
И вот Одоевский был автором триллеров до триллера, он писал «триллеры» до того, как русский ужас обозначился. Гоголь его чувствовал. У него есть в «Мертвых душах», когда на него смотрят какие-то глаза, которые преследуют его. «Чего же ты хочешь, Русь?» Этот взгляд, как бы высасывающий жизнь. Она хочет непонятно чего. Страшный образ. И я думаю, по-настоящему русская хтонь явилась в двадцатом веке. Русский триллер стал возможен тогда, когда стала возможной эта война, называемая спецоперацией, когда стал возможен этот сатанизм, порождающий самые темные культы. Иными словами, когда с России слетел легкий плащ просвещения, легкий серебряный покров, как называл его Мандельштам. Этот покров оказался, как всегда, очень легким и поверхностным, как кожура у яблока. А дальше хлынуло вот это… У Шаламова абсолютно готический рассказ «Прокаженные».
Я не знаю, как оценивать организационную деятельность Мамлеева, Южинский кружок, его влияние. Но у Эжена Головина, безусловно, есть эта хтонь и этот триллер. Одоевскому это не удавалось потому, что он жил еще в другой России – России просвещенной, еще европейской, очень западной, культурной; в России, условно говоря, в которой можно заниматься Бахом, поисками новой гармонии, и так далее. А вот в России, слетевшей с катушек, триллер будет главным жанром. Мы все сетовали, что у нас нет триллера, а единственным по-настоящему саспенсовым фильмом было «Прикосновение» Альфреда Мкртчяна. Действительно, гениальная картина, блестящая. Но она была единственной, именно потому, что этой хтонью повеяло в начале 90-х.
Дальше появилась такая хтоническая проза – Сорокин, прежде всего «Сердца четырех» с их хтоническим совершенно ужасом. Но там меня отталкивает количество физиологических деталей, совершенно не нужных. Это визуализирует космический ужас. А потом Сорокин написал «Черную лошадь с белым глазом», «Красную пирамиду» или «Фиолетовых лебедей» – то есть вещи, в которых есть вот этот иррациональный кошмар, у него в первую очередь отражаемый языком, в первую очередь неправильным управлением.
Русский триллер, даже такой точный и изящный, как «Пиковая дама», был все-таки игрой. А вот когда новая версия «Пиковой дамы» появилась – это было аксеновское «Рандеву». «Я не поцелую вам ручку? Потому что вы Смердящая дама!». Это новый образ Пиковой дамы, который отчасти просветляет пушкинский замысел. Конечно, Пиковая дама – это Россия. Конечно, Германн – это Наполеон. Там это пояснено. Иными словами, выход русского ужаса, темной изнанки русской души имел одно положительное последствие, а именно появление в России культуры хтонического ужаса, неоготики.
