Как побороть страх начать писать? Почему все, что я пишу, мне кажется графоманией?

Потому что Солоухин был православным националистом, а Гайдар красным интернационалистом. Потому что Гайдар был гениальный писатель, а Солоухин довольно неровный. Потому что Гайдар был хороший человек, а Солоухин тоже крайне неровный человек. Потому что Гайдар был идеалистом, а Солоухин конформистом. Потому что Гайдар был человеком 20-х годов, а Солоухин — 50-70-х. Скорее 70-х. Я очень люблю у Солоухина описания грибов. А когда он начинает философствовать или историософствовать, это просто выноси святых.

Это не трудно. Нетрудно понять, как это делается. Нетрудно дать совет, трудно ему следовать. Теоретически все понятно. Надо просто говорить с ребенком, как с более взрослым, чем вы сами. Потому что вызовы, с которыми сталкивается ребенок, более серьезные. Первое предательство, первая любовь, физиологический рост очень быстрый, новые возможности каждый день. Вызовы, с которыми сталкивается ребенок, более серьезные, чем все, с чем сталкиваетесь вы. Поэтому надо уважать все, с чем он сталкивается и говорить с ним максималистски. Хорошая детская литература всегда максималистична. 

Например, трилогия Бруштейна «Дорога уходит в даль…», «В рассветный час» и «Весна», невзирая на…

Нет, однозначно и безусловно. Знаете, была попытка перенести в современность «Молодую гвардию». Ничего из этого не вышло. «Тимур и его команда» – книга, глубоко укорененная в  неврозе 30-х годов, как правильно говорит Евгений Марголит. Книга, наполненная предвоенным ожиданием. И если бы там не было этого фона – Женя, ее отец, «летчики-пилоты, бомбы-пулеметы», – если бы не было грозового фона страны конца 30-х, книга бы сильно проиграла.  Ясно, что следующая часть – это сценарий «Клятва Тимура». Ясно, что Тимур пойдет на войну, что может там погибнуть. А первоначально его вообще звали Дункан.

Мне кажется, что пытаться воспроизвести гайдаровскую схему,…

Видите ли, Квакин плох однозначно, поскольку это блатная культура, как-то по мере сил противопоставлена рыцарству Тимура, которого изначально звали Дункан. А можно ли сказать, что Тимур неоднозначно хорош? Тимур — это такой маленький старичок, маленький самурай, такая общественная фигура, идеальная, довольно двухмерная, обреченная. В сценарии «Клятва Тимура» это видно. У меня есть ощущение, что Тимур вышел бледнее, чем Аркадий Гайдар мог. Потому что с положительным героем всегда трудно, но, простите, идеализировать Квакина — это нет. Квакин — это типичное зло, радующееся собой, упоенное зло, наглое. Романтизация бандитов — это довольно обычное для советской прозы, для советского…

Вот что касается фэнтези. Понимаете, какую-то великую роль этого жанра, не столь мною любимого, я осознал в середине 90-х, когда наш собеседниковский Руслан Козлов дал почитать свой роман «Остров Буян». Я от кого угодно мог ожидать такой роман, но Козлов – известный политический журналист, он редактировал «Смену» ленинградскую, он автор первой публикации о «Митьках», он и открыл их как течение. Он был автором первого ответа Нине Андреевой на «Не могу поступиться принципами». Когда все замерли, думая, что это произошел поворот в правительстве, а вот Козлов взял и написал очень резкую и язвительную статью «Не могу молчать».

Я знал его как очень сильного публициста. Он замечательно писал,…

Я высоко, положительно оцениваю эту пьесу. Я читал мнения многих фанатов. В «Новой газете» в понедельник у меня выйдет большой разбор этого произведения, я постарался без спойлеров. Мне там два момента особенно понравились. Понравилось, что главная злодейка — всё-таки женщина. Этого со времён Миледи не было. Не сочтите это за спойлер, это для меня важно. Ну и потом, какие спойлеры? Всё это давно напечатано в Сети.

Что касается второго важного для меня открытия. Там потрясающе дана тема родительского бессилия, когда ты понимаешь, что ты хочешь мальчика своего или девочку защитить от боли, а Дамблдор с портрета отвечает: «Боль должна прийти. И она придёт». И тогда почти буквально…

Ребята, я не вижу принципиальной разницы. Я с детьми говорю так, как со взрослыми. Вот как раз сегодня студенты – и меня это очень тронуло – пришли на встречу с русским лектором, и один мне прямо сказал: «Я впервые после ваших семинаров почувствовал ужас ответственности, взрослый ужас жизни». Я этого совсем не хотел, но в каком-то смысле, наверное, и хотел.

Я не вижу разницы между студентом и профессором, а может быть, студент еще и лучше. Я не льщу молодым, не пытаюсь к ним подольститься. Слава богу, у нас неплохие отношения. Я не вижу принципиальной разницы между взрослыми и детьми. Я со своим сыном Андреем всегда говорил как со взрослым. Может быть, иногда слишком жестко. И с Шервудом та же…

Во-первых, они хорошо написаны, быстрое действие... Во-вторых... Это хороший вопрос, я сам не знаю, я даже Харлану Кобену не мог объяснить, чем меня цепляют его романы, он тоже очень удивился. Меня цепляет то, что стартовая ситуация большинства его романов (сейчас вышел новый, который называется «Дураков нет») – это или внезапное исчезновение персонажа, или его внезапное появление. Ребенок внезапно появляется на стоянке парковки, а где он был, куда его родители делись, – не понятно.

Меня вообще цепляют истории с тайнами, но, если говорить серьезно, одна из самых больших тайн, это как цветение в разные сроки, такой приспособлительный механизм растения... Люди исчезают из поля зрения…