Как думаете, микромир эстонского фильма «Класс» — это мир России–2015?

Больше я люблю альбомы «Навигатор» и «Лошадь белая». И любимейшая моя песня БГ — это «Партизаны полной луны». Весь «Навигатор» без исключения, и «Лошадь белая». Но больше всего, конечно, «Еще один раз» — песня, которую я считаю просто лучшей из того, что он написал. Хотя и последние два альбома меня абсолютно восхищают.

Я очень хотел бы сделать с ним интервью. Другой вопрос, а о чем говорить с человеком, чей жизненный опыт и духовный опыт транслируется такими неоднозначными текстами? Если бы он хотел выражаться яснее — императивнее, скажем так — он бы это делал.

Ведь, понимаете, откровение транслирует себя в той форме, в какой оно хочет, какая для него органична. Гребенщиков ведь не…

Знаете, наиболее наглядно она отражена в словах «Не верь, не бойся, не проси». Такой лагерный слоган, о котором, кстати, замечательную песню написала Вероника Долина («Не верь, не бойся, не проси, полынь, чертополох»).

Если же говорить серьезно, то надежда как одна из самых вредных и опасных добродетелей, надежда как символ конформизма, приспособления, надежда как страх окончательного разрыва с реальностью, пожалуй, она заклеймлена в «Четвертой прозе». «Четвертая проза» у Мандельштама — это такой крик о том, что хватит надеяться, хватит приспособляться, что будет хуже. Ну и вообще, ну, грех на себя ссылаться, но у меня в «Остромове» есть такой персонаж, про которого сказано, что он…

В книгах — нет, она осталась в колонках Смирновой или в некоторых изданиях Аркус, но похожи они на «Циников» Мариенгофа, в хорошем смысле, потому что они никакие не циники. И похожи они на «Сумасшедший корабль» Форш. Это атмосфера того Ленинграда очень похожа. Немножко они похожи на жителей Елагинской коммуны в «Орфографии». Во всяком случае, я бывал в этой среде и эту среду пытался как-то запечатлеть. Все эти кружки, антропософские разговоры, футуристические демонстрации — да, они имели что-то общее. Вообще, «Орфография» — роман о 90-х годах. Я никогда не притворялся, что это историческая книга. Вот вам тоже абсолютно фантастическое допущение: отмена орфографии вместо отмены ятя.

Это…

Я не очень понимаю, что там анализировать. Мне кажется, что из всех песен БГ вот эти вещи – такие, условно говоря, 2010 годов,  – наиболее понятны. Он вообще довольно эзотеричен, но иногда издевается над этой эзотеричностью:

Его звали Сувлехим Такац,

И он служил почтовой змеей.

Это голимый абсурдизм. Но как раз «Прикуривает от пустоты» – по-моему, это очень четная фиксация того состояния, когда никакие политические, общественные или иные подпорки уже невозможны, и пошла чистая экзистенция. Наконец ты то, что ты есть.

Конечно, если нет рядом платана, на который можно опереться. Да, «я хотел бы опираться на платан», но платана нет, да они и не…

Очень понравилась, мне вообще последний альбом нравится весь, как веселые и легковесные вещи, вроде «Масалы Досы», так и серьезные вещи, которые там преобладают. Это вообще очень молодой альбом, очень открытый. Интерпретируемый широко, в нем нет закоснелости, косности, готовых ответов там нет. И он очень неожидан по своей мрачной веселухе, несколько протестной.

Хитрая проблема. Балабанов бы не снял, даже если бы был жив, именно потому, что он слишком вовлеченная фигура. Оксане Карас доверил бы. Потому что Оксана Карас  – человек, у которого профессиональные инстинкты, у которого профессиональное чутье художника сильнее ума. Там есть ум, но ум обычный – не какие-то там шедевры интеллектуализма. Но чутье этой женщины феноменально.

Снимая про доктора Лизу, ходя по очень тонкому льду, она сумела снять трагедии, а не апологию. Ну и Хаматова хорошо сыграла, конечно. У Карас есть какое-то интуитивное, этико-эстетическое чутье. Мне один хороший американский студент сказал: «Вы все говорите «этико-эстетический дуализм», а это ведь не дуализм.…

Это хорошо сказано, и действительно Лимонов, когда мы еще общались, говорил, что Егор был очень черный, он был заряжен очень негативной энергией. Там проблемы были сильные не только с любовью, но и вообще с терпением. Но Борис Борисович тоже ведь человек непростой. Вышел наш разговор с Макаревичем в «ЖЗЛ», в «Жалкой замене литературы», и там мы довольно любопытно поговорили о том, что такое русский рок. Он цитирует там Гребенщикова, который в двадцать лет говорил: «А тебе никогда не хочется все это взорвать?» На что Макар по своей молодости говорил: «Нет, мне хотелось бы все это понять». «А мне взорвать»,— говорил Борис Борисович. Он тоже разный, и видеть в нем один свет — довольно…

Маргарита Пушкина — не самый яркий представитель рок-поэзии, а уж, если на то пошло, Александр Башлачев, Борис Гребенщиков и Юрий Шевчук — это выдающиеся поэты. Я рекомендую вам книги и статьи Алексея Дидурова «Хроники совка» и «Солнечное подполье», и воспоминания разные, он много печатался в «Огоньке». Вот он в рок-кабаре своем, такой творческой лаборатории многих рок-музыкантов… у него есть статьи о том, как достигается драйв, энергетика рок-поэзии, какая там должна быть лексика, какой ритм.

«Древнерусскую тоску», однозначно и безусловно. Мне кажется, все, что Борис Борисович важного хотел сказать, все, что ему было интересно высказать, помимо альбома «Соль», помимо альбома «Лошадь белая» — по-моему, гениального, помимо моей любимой песни БГ «Еще один раз», все-таки я считаю, что наиболее точно сегодняшнее состояние давно ещё (в 1996 году) охарактеризовано в «Снежном льве» «Древнерусской тоской».