Главный вывод романа «Армагед-дом» Марины и Сергея Дяченко — что самопожертвование одного человека способно спасти общество. Не кажется ли вам, что для спасения общества этого мало?

«Мигрант» — вообще недооценённая и едва ли не самая важная за последнее время книга Дяченко. Он слабее написан, чем «Vita Nostra», которая просто шедевр большой литературы без скидок на фантастику, фэнтези, на что угодно. «Vita Nostra» — настоящий шедевр. 20 лет они работают вместе — и вдруг неожиданно такой всплеск, который не только не уступает их ранним книгам, таким как тетралогия «Скитальцы» или совершенно потрясающая «Долина Совести», меня просто потрясшая когда-то. Но я считаю, что «Vita Nostra» — это роман, достойный называться абсолютным шедевром последних 10 лет и в русской, и в украинской, и в европейской литературе. Они, кстати, и были лучшими фантастами Европы признаны…

Он, собственно, известен мне только с одной стороны, хотя у него было очень много замечательных историй. Даже название одной его вещи мне кажется стоящим… Мне кажется, даже читать ее необязательно — «Какой мопед с хромированным рулем в задней части двора?». Мне кажется, это как у Грина — скажем, «Синий каскад Теллури» или «На облачном берегу» — название уже такое небесное, что не нужно никаких текстов, хотя сами рассказы тоже гениальные.

У него я читал один роман — «Жизнь, способ употребления». Читал по-английски, потому что он как-то попался мне под руку в Чикаго, и я его купил. Купил потому, что я тогда писал «Квартал» — ну, придумывал «Квартал», и мне интересны были разные экзотические…

Для меня, то с «Долины совести». потому что там смамая реалистическая конструкция при абсолютно фантастическом антураже, самая глубокая психология и самая сильное, убедительное, обаятельное описание любви. Понимаете, дело в том, что мы очень часто с любовью путаем зависимость. Иногда физиологическую зависимость, иногда – психологическую. Это такие формы абьюза. Они интенсивно, талантливо, тонко плетут эту сеть, иногда совершенно бессознательно. И вот вы уже оплетены, вы уже не можете сделать и шага. Это не любовь, это зависимость или созависимость.

Вот у Марины с Сережей (Сережа был профессиональный психолог) замечательно проведено это различие. А так-то, в принципе, у Дяченко…

Нет, не удалось. Он же покончил с собой, а в мире Дяченко самоубийцам нет прощения. Как раз «Баскетбол» – это такая шокирующая, страшная проза, что она многих – я это знаю, об этом им писали, об этом мне говорили – отговорила от самоубийства. Это очень страшный рассказ, «Баскетбол». Вообще надо сказать, что новеллистика Дяченок более жестока, чем их романы. Романы иногда бывали сказочны, там был хэппи-энд, и вообще романы написаны более милосердно. «Инфаркт», например. А рассказ у них всегда как удар. Они вообще очень жесткие ребята. «Баскетбол» можно сравнить только с «Работой над ошибками», которая вообще вся насквозь кровавая, трагическая вещь. 

В принципе, Дяченки не особенно…

Писатель-метафизик в широком смысле — это автор, который не предполагает, что мир ограничивается зримым, данным нам в ощущениях, эмпирическим опытом. Что мир не ограничивается какой-либо экономической или социальной теорией. Что в мире действуют силы, для человека непознаваемые или, по крайней мере, человеку неположенные. Потому что метафизик вообще исходит из того, что в мире есть что-то, кроме человека, флоры и фауны. Есть некие силы, некие магнитные поля, в которые человек, как опилка, попадает.

Есть, конечно, и весьма много. И это не только какие-то безумные графоманы, для которых характерно мистическое мироощущение. Это вполне серьезные литераторы. Я думаю, что для…

Трудно сказать. Мне представляется, что таких книг не очень много. Ну, может быть, «Лжеца» Стивена Фрая — тоже о нравах английской закрытой школы. Это именно недавнее знамение — книги о магических школах или просто о школах, где учат сверхвозможностям. Полезно почитать книгу Велтистова «Гум-Гам». Она рассказывает о жизни волшебного мальчика в таком очень хорошо придуманном мире.

Думаю, что метафору не следует понимать слишком буквально. Превращение в слово или превращение в текст, как, скажем, в «Тени звука» у Леонида Генриховича Зорина, не всегда означает буквальное превращение во что-то такое незримое и эфемерное. Иногда это всего лишь литературный ход, открытый финал и так далее.

Я не знаю, куда исчез Костя Кромин в финале «Тени звука», и не знаю, что случилось с Сашенькой в «Vita nostra», но допускаю, что это всего лишь новая форма существования. То, что это не безумие, совершенно точно, потому что некоторые трансформации сознания, которые там описаны, уже давно поставили Сашу вне нормы.

Понимаете, концовка иногда для того и пишется, чтобы не скажу…

Мне кажется, что как раз самое сильное в этом произведении — это его финал. Мне кажется, что лучшее, что есть в этой книге — это такое внезапное разрешение, перевод действия в метафизический пласт.

Она, по-моему, гениально придумана, эта книга, и выше этого, мне кажется, Дьяченко не прыгнули. У них были книги того же уровня — например, «Brevis est» и «Мигрант», но выше этого, мне кажется, сейчас и невозможно прыгнуть. Это действительно какой-то предел такого м-реализма, как это называет Назаренко — магического реализма.

Дяченко Марина и Серёжа — это огромный массив текстов прежде всего, это целый термин «м-реализм», введённый Мишей Назаренко (привет вам, Миша!), прекрасным киевским исследователем и писателем тоже; это огромное пространство. Поэтому если и читать лекцию о Дяченках, то о каком-то одном цикле или о каком-то одном даже романе. «Vita Nostra» — это вершина их литературы. И, кстати говоря, это вершина огромной, долгой темы, целой ветки в русской литературе, и не только фантастической. Это такой образцовый роман-воспитание, в котором очень многое обобщено. Знаете, как в «Руанском соборе» у Моне всё обращено к такому уже настоящему минимализму XX века, всё доходит до абсолютного сокращения,…