Похоже, его автобиографическая проза продолжает и сейчас такую традицию, как «Памяти памяти» или «Лестница Якова». «Памяти памяти» – э то роман Марии Степановой, «Лестница Иакова» – текст Улицкой, кстати, очень хорошее автобиографическое сочинение, как она там танцевала за деньги и голодала, думаю, там много преувеличений, она рассказывает о себе страшные сказки. Что я думаю о романе Чудакова? Я много раз пытался его прочесть, и никогда меня не мог заинтересовать чужой опыт, хотя обаятельный автор, обаятельная жизнь, герои прекрасные – ничего не могу с собой сделать. Вот я могу читать про дядю Диккенса у Битова в «Пушкинском доме», а про деда «Ложится мгла» не могу читать, потому что это никак не корреспондирует с моим опытом, и самое главное, я не понимаю, почему мне надо это сделать. Я правда, наверное, к каким-то вещам эстетически глух, но роман Чудакова никогда не производил на меня сильного впечатления. Может быть, когда-нибудь произведёт, я никогда не закрывал для себя эту возможность, но мне кажется, что это тот случай, когда книга переоценена. Дело в том, что личные документы такие – их переоценить легко, их исповедальность очень располагает к себе. Я никогда не мог поставить себя на место автора, может быть, потому что моя жизнь слишком уж отличается от жизни этих авторов. Как писал о себе Руссо, «я никогда не встречал человека, похожего на меня, поэтому не могу зафиксировать этот тип». Иными словами, видите ли, мемуарная литература биографическая бывает жутко интересная, но только при одном условии: что человек рассказывает о себе интимнейшее, стыднейшее, предстаёт в таком виде, что ему самому тошно, но он, если это не выбросит из себя, его просто это разорвёт. Любые другие автобиографии, которые не носят характера такого исповедально-надрывного, мне почему-то читать не любопытно. Ну бывают исключения, я, например, купил там в Австралии Фрэнка Харриса, все пять томов в одном, «Любовь и жизнь». Но у Харриса интересны, вот парадокс, не его полупорнографические описания всех этих женщин, которые жутко по нём томились, которые нашли в нём своей идеал, которые потом жить без него не могли, это наивное такое тщеславие, но оно не составляет пуанты этих биографий. Настоящая пуанта – это его воспоминания о встречах с великими современниками. У него такой Уайльд, такой Шоу, такой Франс Анатоль, видно, что он это пишет с восхищением, благоговением, завистью – но пишет, как живой. Вот такие мемуары мне, наверное, интересны, но опять-таки я должен себя с кем-то идентифицировать. Я цепляюсь там за сведения об интересных мне людях. Вот про Мопассана, который мог усилием мысли вызывать у себя эрекцию. Это мне, причём Харрис был тому свидетелем, безумно интересно. А читать жизнь человека, о котором я ничего не знаю – нет, не так. Собственные мемуары – тоже, наверное, бессмысленно писать, потому что я ничего не помню. Как писала Лиза Шестакова, великая моя студентка, «такое чувство, что мир за мной обрушивается». У меня нет такого чувства, чтобы зафиксировать что-то. И потом мне кажется, что это никому не нужно, что я буду припоминать какие-то мелочи, но сейчас идёт такая эпоха, которая отметает, отрезает чуть ли не 20 веков развития человечества, на этом фоне, «что значит, он хотя бы и такой, что значит, он подумаешь, Набоков!»
Литература
Что вы можете сказать о книге Александра Чудакова «Ложится мгла на старые ступени»?
Дмитрий Быков
>100
Ложится мгла на старые ступени
Александр Чудаков
Лестница Якова
Людмила Улицкая
Памяти памяти
Мария Степанова
Александр Чудаков
Жан-Жак Руссо
Поделиться
Твитнуть
Отправить
Отправить
Отправить
Пока нет комментариев