Войти на БыковФМ через
Закрыть

Что бы вы посоветовали почитать о жизни и смерти?

Дмитрий Быков
>250

Вы, прямо как Пастернак Сталину: «Нам надо с вами поговорить о жизни и смерти». Но если вас это действительно интересует, то только вышла и сейчас ещё продолжает выходить книжная серия из трёх книг, которую подготовил Александр Лаврин — один из самых значимых для меня людей в современной литературе. Во-первых, прекрасный поэт, последний и любимый ученик Арсения Александровича Тарковского; кстати, автор одной из лучших, по-моему, книг о Тарковских, отце и сыне. И, кроме того, конечно, прославился он в своё время книгой «Хроники Харона».

Сейчас он подготовил для издательства «ПРОЗАиК»… Алексей Костанян взялся это издавать — бывший шеф «Вагриуса» бывшего, очень важный, по-моему, издатель. Я так говорю не только потому, что я у него начинал печататься. У меня было тогда два любимых редактора, они вместе работали — Костанян и Шубина. Потом раскололся «Вагриус». Шубина возглавила известную «Редакцию Елены Шубиной» при «АСТ», а Костанян возглавил издательство «ПРОЗАиК», которое специализируется на научной, биографической литературе, иногда издаёт худлит. Вот как раз на их пересечении и существует книга Лаврина.

Я известен некоторым преувеличением, некоторым чрезмерным восхищением тех, кого люблю. Но уверяю вас, что тех, кого я ненавижу, я ненавижу тоже достаточно сильно. Лаврина я очень люблю, потому что он предпринял титанический проект. Этот его трёхтомник, я должен вам сказать, что это для меня было самым сильным художественным потрясением за последнее время.

Первый том — «Хроники Харона» — это вообще всё о смерти: мифы о смерти, новейшие концепции смерти, постгуманизм и так далее. Второй — «100 великих смертей» — история о том, как умирали великие. Я думаю, что это сопоставимо по значению с книгой Акунина (тогда ещё Чхартишвили) «Писатель и самоубийство». Во всяком случае, по объёму фактической информации это, конечно, не имеет себе равных. Но понимаете, в чём самая главная штука? Меня поражает тон, которым Лаврин это пишет. Может быть, потому что он с детства болел довольно много… Помните его знаменитое стихотворение:

Мы вылетим в окна широкие,
Где звезды глядят волоокие,
И рядом — к кровати кровать —
Мы будем по небу летать.

Вот такие стихи о детской больнице, поразительно страшные и сильные. Лаврин был об руку со смертью, он ей, собственно, в глаза смотрел. Поэтому тон, которым он о ней говорит — это тон иронический, насмешливый.

Помните, как Пьер Делаланд, выдуманный Набоковым, на вопрос, почему он не снимает шляпу на похоронах, говорил: «Пусть смерть первой обнажит голову». Действительно, перед человеком ей стоило бы обнажить голову, перед феноменом человека, который знает, что он смертен, а живёт, как будто он бессмертен, по выражению Шварца. И вот этот тон бесстрашной насмешки и тон холодного познания, который есть в книгах Лаврина, мне очень близок. Замечательно он написал: «Смерть болезненно интересует человека. Признайтесь себе в этом интересе! Иначе бы вы держали в руках какую-нибудь книгу». В общем, этот второй том поразительный.

А самый поразительный — это третий, который выйдет в конце года и который называется «Сфера Агасфера». Это размышления о бессмертии, в том числе о бессмертии и физическом, в том числе о способах его достижения. Очень многие люди полагают, что оно достижимо, и умирают, конечно, далеко не все. Я в этом абсолютно убеждён. Есть такая старая апория, такой парадокс философский, математический: «Каждую секунду рождается пять человек, а умирает четверо — кто-то один не умирает». Я вообще пришёл давно уже к выводу, что умирают не все, есть бессмертные люди среди нас. Во всяком случае, книга Лаврина… Ну, до того, как вышел третий том, судить рано обо всём это грандиозном издании, но первые два, если вас интересует проблема жизни и смерти, я очень вам рекомендую. Хотя, конечно, это чтение не для слабонервных. Но ведь меня и не слушают слабонервные. Слабонервные спят давно.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Не могли бы вы рассказать о романе Ивана Чекалова «Мы сгорели, Нотр-Дам»?

Знаете, мне Ваня Чекалов, который действительно так на глазах становится звездой, да и роман «Финал» придал ему некоторое ускорение… Чекалов — самый интересный человек в этом поколении, которое я знаю. Он мне роман прислал. Это обширная довольно книга о пожаре Нотр-Дама, но, видите, она нуждается в огромной редактуре. Прежде всего потому, что Ваня Чекалов очень плохо себе представляет, как делается парижский журнал. Там у него про «Шарли Эбдо», которое, естественно, переименовано. Он изнутри не знает журналистику и очень мало и опосредованно знает парижскую жизнь, но какие-то куски там поражают такой взрослостью, такой психологической точностью. Если бы он сократил ее раза в полтора — это…

Каким образом авторам удается избежать привыкания и замыливания глаза, ведь приходится несколько раз перечитывать свои тексты, но ведь при этом теряется острота мысли?

А вот для этого и нужен хороший редактор. В моей жизни было несколько таких редакторов, которые не вредили тексту, не насиловали его, а выращивали из него то, чем он должен быть. Прежде всего, Алексей Львович Костанян, который показал мне пример бережной работы с текстом. Елена Шубина, безусловно, но она очень хорошо известна в этом качестве, у нее целая редакция. И она тоже безжалостна к текстам, но и чрезвычайно добра к авторам. Юлия Селиванова. Я вечно буду вам, Юля, благодарен, за вашу работу с «Остромовым». Я пять лет работал с этой книгой, и мой взгляд замылился, но ваша редактура была такой бережной, такой умной, так я вам благодарен. Колоссальная работа была проделана. Я, кстати, ужасно рад, что…

Не могли бы вы рассказать об отношении Владимира Набокова к богу?

Целая книга написана об этом, это книга Михаила Шульмана «Набоков-писатель», где подробно расписано, что главная идея Набокова — это потусторонность. Во многом есть у меня стилистические претензии к этой книге, но это мое частное дело. Мне кажется, что творчество Набокова в огромной степени растет из русского символизма и, в частности, «Pale Fire» был задуман именно как пересказ «Творимой легенды». Почему-то эти связи с Сологубом совершенно не отслежены. Ведь королева Белинда, королева дальнего государства на севере, которая должна была стать двойником жены Синеусова в недописанном романе «Ultima Thule», и история Земблы, которую рассказывает Кинбот-Боткин,— это все пришло из «Творимой…

Почему роман «Ада» Владимира Набокова сейчас не актуален?

Знаете, в первой моей американской поездке меня познакомили с одной слависткой, и у нее любимым чтением было «Приглашение на казнь». Она все время там отслеживала интертекстуальные вещи, а я как раз собирался читать «Аду», она тогда еще не была переведена. Я ее спросила, читала ли она ее. Она говорит: «Знаете, не дочитала. Вот вам мой ответ. Не могу». Я очень люблю «Аду», первую часть особенно. Принцип убывания частей в «Июне» позаимствован оттуда. «Ада» очень интересный роман, но что хотите делайте, но его теоретическая часть — «текстура времени» — представляется мне чистой казуистикой, и потом, Набоков же не любил Вана Вина. Это персонаж, ему глубоко неприятный. И поэтому маркированный,…

Можно ли считать «Лолиту» и «Камеру обскура» Набокова дополняющими друг друга романами? Почему Лолиту автор сделал бесёнком, а Магду — монстром?

Видите ли, «Лолита» и «Камера обскура» — не единственные произведения Набокова, посвящённые Лилит. Лилит — это монстр, вот это создание исключительной чувственности, ну, пра-Ева, до-Ева. Другое дело, что у него менялось отношение к этому персонажу. Этот же ребёнок, рано лишившаяся невинности нимфетка — она появляется и в «Аде». И Ада — точно такое же чудовище, к которому, кстати, Ван, ещё один бес, никогда не охладевает.

Обратите внимание, что всегда бесовщина маркирована у Набокова густым волосом, который растёт на груди и вообще по всему телу у главного героя. Вот он растёт у Вана и растёт у Фёдора Годунова-Чердынцева. Я поэтому всегда подчёркивал, что настоящий герой «Дара», конечно,…

Какие романы Владимира Набокова вы считаете менее удачными?

Ну, «Машенька» — это проба пера. Что касается романов Набокова, то здесь зеркальная ситуация: его русские рассказы слабее романов, а английские рассказы — сильнее. Я очень люблю его короткую английскую прозу — прежде всего «Сестёр Вейн» и «Signs and Symbols» («Условные знаки»). Что касается романов, то, как мне представляется, всё, написанное после «Pale Fire», было довольно бледным.

Это касается даже «Ады», в которой есть гениальные куски, но есть и страшная избыточность, затянутость — и чем дальше, тем невозможнее её читать. А «Текстуру времени» (вот эту четвёртую часть) я вообще ни по-русски, ни по-английски никогда осилить не мог. Ну, теоретическая часть, это понятно, но она, может…