Да так трудно сразу сказать, в чем мощь. Во внезапности, на самом деле. Понимаете, когда отождествляется действие и нарратив, когда постепенно сливается повествование и событие, это всегда очень сильно действует. Это мощный прием, на который Маркес интуитивно набрел. Но на самом деле, понимаете, вот неожиданная вещь. Мне кажется, что корни прозы Маркеса, они в Андрее Белом, в таком прозопоэтическом синтезе, особенно, конечно, в «Осени патриарха», которую, скажем, Евтушенко ставил выше «Ста лет одиночества», и я с ним это мнение разделяю. Мне кажется, что «Осень патриарха» — это более значительный роман и более отважный литературный опыт, это гениальная стихопроза. Вот мне кажется, большинство приемов, интуитивно нащупанных Маркесом, открыл все-таки Белый.
Я не думаю, что Маркес вот прямо читал Белого. Я уверен, что он читал Салтыкова-Щедрина, «Историю одного города», из которой в Макондо очень много: там и пожар, наводнение и многие приемы вообще. Но мне кажется, что вот Белый, он открыл ту мелодию фразы, во «Второй симфонии» прежде всего, которая потом зазвучала во всей мировой прозе, и в «Осени патриарха» особенно.