Как мне представляется, поэтика Луцика и Саморядова — это всегда поэтика «Канунов», их совместного короткометражного фильма. И некоторое ощущение, предчувствие «Канунов» вдохновило их литературу.
Именно, подчеркиваю, литературу, потому что киносценарии — это в их случае прикладное значение. Их литература была предназначена не для превращения в кино. Она была их способом, единственно доступным им форматом для реагирования на происходящее. Но потом они подружились и начали вместе работать во ВГИКе.
Поэтому сценарии — это, если угодно, вынужденное. А для них как раз характерна именно проза, именно стиль прозы. Их сценарии трудно экранизируются. В «Канунах», когда они сами снимали картину, они сумели как-то этот дух тревоги воспроизвести. Огромная страна, которая куда-то едет.
Видите ли, в чем, мне кажется, главная особенность сценарной прозы Луценко и Саморядова, того образа будущего, который они создавали? Они, безусловно, почувствовали, что советское отошло безвозвратно, и что надо актуализировать русское. Но как это русское в постсоветском мире будет выглядеть — это попытался восстановить Петр Луцик в фильме «Окраина», показав вот этих мужиков.
Их Россия — это Россия сильных людей, живущих на больших диких пространствах, в Диком поле, где-то между городами, между индустриальными гигантами. Вот эти мужики в овчинных тулупах, которые прослышали, что в Москве что-то началось, схватили берданки, собрались и поехали в Москву добывать справедливость. Как в одном из эпизодов «Окраины», в буквальном смысле выгрызать ее зубами.
Тогда по разным причинам это будущее не сбылось. То будущее, которое предчувствуется в «Празднике саранчи», в огромной степени в «Дюбе-Дюбе», те люди, которых изображали Луцик и Саморядов, по разным причинам оказались оттеснены.
Вот мне, собственно, школьники сегодня на уроке по «Собачьему сердцу» говорили, что «Собачье сердце» 90-х годов — это замена, условно говоря, Швондера на криминального авторитета. Ведь Шариков — почему у него собачье сердце? Он чувствует силу. И он безоговорочно выбрал силу, почувствовав, что прислоняться надо не к Преображенскому, который сначала показался ему божеством, не к Борменталю, а прислоняться надо к настоящей силе — к Швондеру. Которого тоже потом сметут, но сейчас Швондер более влиятелен, а время Преображенского закончилось.
Точно так же Луцик и Саморядов в 90-е годы не увидели, не захотели видеть (им это было неинтересно) ту пену, которая тогда всплыла. Криминалитет был главной силой, а они ставили вот на этих мужиков. Им казалось, что где-то в глубине России дремлют эти профессионалы из сценария «Дети чугунных богов» — замечательного задуманного имя производственного фильма.
Я помню, как Саморядов мне говорил: «Ведь настоящий триллер — это производственный роман. Потому что там дикое напряжение в выполнении сверхчеловеческих задач в сверхкраткие промежутки. Попытка сделать метафизику из триллера». Ну, это я уже сейчас формулирую по-своему.
Они действительно подумали, почувствовали, что будет некое национальное возрождение. И они говорили: «Дайте нам это сделать, это придумать, и мы вам это сделаем». Но в силу разных условий (там это говорит герой «Дюбы-дюбы» Андрей) тогда этот герой оказался невостребован. Востребованы оказались пенные, поверхностные силы, которые всплыли и полностью покрыли реальную поверхность воды, поверхность России.
А в глубине страны продолжал оставаться не «глубинный народ», не тот покорный, который рисуется Кремлю. Это действительно такая нация профессионалов — сильных, отважных, одиноких, самоотверженных, самостоятельных людей, которые и были героями Луцика и Саморядова. Героями «Северной Одиссея», героями «Дюбы-дюбы», героями «Кто-то там, внутри».
Кстати говоря, название сценария «Кто-то там, внутри» тоже очень неслучайное. Это не то «внутри» (хотя это заявлено в идее сценария), что лежит в основе любого талантливого произведения. Не душа, не сущность. Это, если угодно, те, кто живет внутри России. И вот эта настоящая Россия — сибирская, оренбургская, азиатская, которую Луцик и Саморядов так хорошо знали и чувствовали — она в 90-е годы оказалась невостребована, оказалась не у дел.
Но я думаю, что настоящая актуальность их текстов — она просыпается сегодня. Она будет востребована и будет проявляться всё ярче с годами. Пройдет каких-то там, не знаю, может быть, 5, может быть, 10 лет. Действительно, эта тенденция совершенно очевидна. Сбываться это будет. В России все прогнозы сбываются, потому что история ее циклична, и в ней есть всё. Прогнозируя, что температура будет 30 градусов мороза, вы рано или поздно не ошибетесь. Равно как и 30 градусов тепла.
Но если говорить серьезно, то тенденция сейчас именно к актуализации, активизации вот этого — не могу назвать это пошлым термином «глубинный народ», но к актуализации подлинного русского характера. Вот эта мысль, восходящая еще к де Кюстину, к его довольно пошлой, к сожалению, книге, миф о том, что основа русского характера — страх и покорность… Это не так.
Он мимикрирует, конечно. Но основа русского характера — это инициативность, деятельность, адаптивность, возможно, довольно высокая. Но прежде всего это профессионализм. Потому что непрофессионал в России не выживает. Человек в России должен быть незаменим, чтобы выжить. А пространство прозы Луцика и Саморядова — это именно пространство профессионалов. И сами они были мегапрофессионалами, умеющими увлекательно рассказать любую историю — то, что требуется от кинематографа.
Они исходят из этого образа, который, скажем, у Луцика в «Окраине» воплощается Николаем Олялиным: сильный мужик, который не нуждается ни в чьей поддержке и помощи, который нуждается только в одном — чтобы ему не мешали. Он готов завалить продуктами своего труда всю Европу, но единственное требование — чтобы ему не мешали.
Кстати говоря, Россия в известном смысле и есть то дикое поле, которое с такой гениальной мощью воплощено в их последнем сценарии. Бахыт Килибаев говорил: «Я готов 30 лет ждать, чтобы мне дали снять этот сценарий». Не получилось. Его снял Михаил Калатозов, и тоже блистательно — внук.
Но поразительно там другое. Поразительно, что земля России там обладает свойством воскрешать. Как кладбище домашних животных у Кинга. Если в эту землю закопать, человек оживает и сам выкапывается через сутки. Это действительно земля живительная, целительная.
Вот возвращение к этой почве — не к фальшивой заболоченной, глинистой почве, такой квазипатриотической литературе, а к сухой, песчаной, и при этом легкой, при этом живой почве Луцика и Саморядова — вот это, мне кажется, тенденция ближайших 10-15 лет. Потому что сильный, инициативный, умеющий позаботиться о себе, умеющий любить, умеющий строить герой — это герой новой России.
Вот Россия слишком часто, к сожалению, эксплуатировала такое представление иностранцев о себе. Понимаете, если называть вещи своими именами, если говорить очень серьезно, то тут великие потрясения становятся императивной необходимостью (духовные потрясения прежде всего) именно потому, что перед Россией сейчас очень простой выбор.
Либо долго вырождаться (вырождаться можно очень долго при большом ресурсе, а ресурс в России бесконечен), долго загнивать, ничего не менять. Признать существующую матрицу как бы таким образом жизни. Сказать, что нам так надо, нам так удобнее. Если тысячу лет было так, то, значит, и всегда должно быть так, это наша природа. Либо понять, что мы слишком долго насиловали нашу природу, слишком долго подгоняли ее под интересы абсолютно татарского самодержавия. Всячески глушили и гнобили творческие способности народа.
Эту русскую тенденцию к свободе, замечательно описанную и у Янова, и у Ключевского, и у множества авторов (у того же Мережковского, кстати), выдавали за эксцесс. Но на самом деле для России как раз тайная свобода, внутренняя свобода — это норма.
Поэтому сегодня, как мне кажется, самое время перечитывать прозу Луцика и Саморядова. Их сценарии об этих удивительных людях, которые в России не то чтобы дремлют — нет, они спасаются, они выживают, они занимаются сейчас и армией, и просветительством, безусловно, и спасением, и воспитанием собственных детей.
Потому что для того, чтобы жить в России, самое главное — это не дух смирения и покорности. Это дух сопротивления. И только этим духом сопротивления она до сих пор и жива. Именно на этом базируются мои надежды на скорый культурный взлет и, более того, на то, что Россия озарит пути для всего мира.
