Понимаете, Илья Митрофанов был ослепительно талантливый человек, я понял это по повести «Водолей над Одессой», очень странной, почти мистической. Она появилась, действительно, в году 1991 или 1992, я помню, её рецензировал. Его заметила, насколько я помню, Елена Иваницкая, очень чуткий критик. Митрофанов очень мало прожил. Ему, по-моему, было 38 лет, когда он умер, то ли от таинственной болезни какой-то, то ли от несчастного случая. Но он очень мало успел сделать, он напечатал всего три повести, таких, действительно… Ненавижу слово «сочные», но очень ярких по описанию, очень плотных, очень пластичных. И там у него, в каждом случае, была замечательная речевая маска. Во всяком случае, в «Водолее над Одессой», сказовая эта интонация, замечательно герой описан. Я думаю, такой удачный речевой портрет был только в «Тяжелом песке» у Рыбакова.
Он замечательный писатель, который очень мало успел прожить. Но, понимаете, была какая-то страшная закономерность, которая подсекала одаренных и жизнерадостных, жизнеутверждающих людей в 90-ые годы. Вот Надежда Кожушаная, один из выдающихся прозаиков своего времени, которая реализовывалась в кино, и потому, что любила кино, и потому, что кино было тогда, в эпоху угасания литературы, кратчайшим путем к зрителю, читателю, лучшим способом приложения сил. Тут и малобюджетные проекты, и поиски нового киноязыка,— вообще, в отличие от литературы, в 90-ые кино было живое дело. И прежде всего, особенно близкими к Митрофанову по темпераменту, да и, в общем, биографически,— это Луцик и Саморядов, которых тоже, с такой ужасной наглядностью убило это время. Как-то, сколько не отделывайся материалистическими гипотезами, но какая-то роковая зависимость в этом была. Вот мне кажется, что люди, которые могли здесь что-то спасти, их убивали особенно прицельно.