Вот здесь интересно. Я недавно начитал «Гамлета», пошел я на такой дерзкий эксперимент со своими посильными комментариями, просто начитал целиком пьесу. И это меня заставило лишний раз задуматься, что, конечно, Гамлет — пограничная фигура. Он начало фаустианского мифа. Он сохраняет трикстерские черты (они, безусловно, в нем есть). Трикстер он потому, что он плут действительно, он волшебник, он имеет все черты шута. И неслучайно череп Йорика появляется в его руках. Он, конечно, носитель новой идеи и новой морали в архаическом мире. У него сложные отношения с отцом, с призраком отца. И он в мир отца вносит эту жестоковыйность, вносит свою иронию, насмешку, мягкость, сомнение, рефлексию. В общем, он гораздо более человечен, чем его отец Гамлет, Гамлет-старший. Но в нем есть фаустианские черты — прежде всего потому, что у Гамлета есть черты не просто плута и трикстера, но и мыслителя-профессионала.
Мы сегодня как раз вот обсуждали с ближайшими друзьями вопрос: а если бы Гамлет взял власть, вот что это было бы? Если власть берет Фортинбрас, мы примерно представляем: это такой Гамлет-light, Гамлет-старший, но light. «Признание падет на Фортинбраса. Мой голос умирающий — ему». У Набокова в «Bend Sinister» целая концепция такая (ну, фашистская, пародийная) того, что Фортинбрас — единственный положительный герой в драме.
Но обратите внимание, что под властью Гамлета страна вряд ли была бы счастлива. Гамлет — истерик. Возможно, было бы зверство. Возможно, была бы, понимаете, фаустианская ошибка, когда ты думаешь, что насаждаешь просвещение, а между тем насаждает ложь, как в финале «Фауста», когда Фаусту кажется, что лемуры роют каналы, а это они могилу ему роют. Так что здесь это довольно глубокий продукт, который нуждается в новом осмыслении. «Гамлет» — это пограничная пьеса, пьеса, в герое которой есть трикстерианские, и евангельские, конечно, трикстерские черты, и черты фаустианские: прежде всего, конечно, мрачная меланхолия, сосредоточенность.
Отсюда же пограничность трактовки его отношений с Офелией. Для одних Офелия, ну, как в фильме Козинцева, для одних Офелия — кукла, к которой он ничего не чувствует и которая ничего не чувствует к нему, а просто она робкая девочка, лишенная разумения, такая Джинни при Гарри Поттере. И конечно, кроме сцен безумия, она нигде себя не проявляет. А возможна другая Офелия — Офелия, которую играла Сайко у Любимова. Сцена её рыдания — «О, что за гордый ум сражен!» — это одна из мощнейших сцен в спектакле, когда она оплакивала его как любящая женщина.
Соответственно, и отношение к Гамлету меняется. Понимаете, ведь есть и такие трактовки Гамлета, когда он одержим эдиповым комплексом и насаждается эдипов миф, его страсть Гертруде, и он поэтому ревнует к ней Клавдия. Есть и другая сцена: Гамлет-девственник, которому, в принципе, омерзительны все грехи и услады плоти, омерзительна Офелия, омерзительна мать. Он такой стыдливый одинокий мечтатель. Но есть вот та концепция Гамлета, которую играл Высоцкий, которая мне ближе всего: сильный человек в слабой позиции, сильный человек в унизительных обстоятельствах. И в этом смысле Гамлет трикстер уже потому, что он перекидывает мост между двумя светлыми эпохами — эпохой Возрождения и эпохой Просвещения — через два темных века. Трикстер всегда появляется в темные века. Это для меня такой вот ключевой его момент.
