Сне кажется, что Никита Михалков — замечательный стилизатор, он очень хорошо берет чужой материал и обыгрывает его. Ну, так скажем, мне кажется, что фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино» — это почти стопроцентное, вплоть до отдельных реплик, заимствование вполне культурное (не плагиат, а, скажем так, осмысление) художественных открытий Абрама Роома в фильме «Преждевременный человек», экранизации другой неоконченной пьесы, но только Максима Горького, «Яков Богомолов». Весьма любопытно, что именно открытия, вплоть до прямых цитат, там использованы.
Равным образом и здесь использованы штампы Серебряного века, тогдашнего кино (ханжонковского, условно говоря) и, возможно, некоторые идеи, носившиеся в воздухе, но идеи Рустама Хамдамова, который собирался снимать «Рабу любви» под названием «Нечаянные радости» и, грубо говоря, погубил производственную единицу. И чтобы её спасти, срочно понадобилось писать новый сценарий. Горенштейн его быстро написал, а Михалков быстро снял картину — спас положение студии.
Мысль, мораль этой истории мне кажется довольно примитивной. А вот атмосфера, аура тогдашнего кинематографа — и в замечательной роли Калягина, и в чудесных этих, ускоренных, стилизованных эпизодах — это все соблюдено замечательно. И Елена Соловей замечательно перевоплощается в такую условную Веру Холодную. Трактовки разнообразные здесь возможны. Что хотел сказать режиссер? Не знаю. Думаю, что режиссер, как всегда, наслаждался стилизаторством и никаких особо глубоких мыслей туда не вкладывал, а вкладывал ощущения, потому что кино ведь не из мыслей состоит, а из образов.
А возможных интерпретаций, ну, две, как мне представляется. Одна — что художник всегда находится в плену своих представлений, и из-за этого гибнет. Вторая — что женщина всегда находится в плену своей любви, и поэтому гибнет тоже. Тут разные возможны варианты. «Господа, вы звери! Господа, вы будете прокляты вашей страной!» — такой немножечко, по-моему, искусственный финал, но тем не менее он производит некоторое впечатление. Ясно же, что женщина в этом одиноком, сорвавшемся как бы со всех цепей трамвае, она, безусловно, произносит этот монолог не потому, что она так думает и чувствует, а именно потому, что она раба любви. И действительно женщина, скорее всего, может понять революцию и вообще что-либо только прежде всего через любовь. Пока не полюбит, она этого не постигает. Может быть, это сексистский взгляд, но в картине он налицо. Тем более что Родион Нахапетов там играет не столько революционера, сколько такого стопроцентного героя-любовника, которого нельзя не полюбить.
В принципе же, эта картина о любви к эстетике Серебряного века. И она очень знаковая для семидесятых годов, для их середины, потому что семидесятые годы и были нашим Серебряным веком. Поэтому тяготение к той эстетике и, естественно, страшная мода на тогдашних поэтов — это все было в порядке вещей. Я очень хорошо помню, как все старшеклассницы продвинутые читали Цветаеву, Ахматову (совершенно не то, что сейчас), как Сологуб пользовался невероятной популярностью, как Блока знали наизусть. Ну, это понятно. Во времена предчувствий и предвестий именно культура Серебряного века и прежде всего Блок выходят на первый план.
