Мартин Иден — лишний человек или сверхчеловек?

Нет, нельзя поставить. Автор никогда не равен герою и, конечно, Иден — это Джек Лондон минус талант, как мне кажется. Потому что у Идена талант пока задекларирован, но никак, ни в чем не проявляется. Внутренняя жизнь Идена мне не особенно интересна. Иден довольно плоский персонаж. Вот Волк Ларсен — да, его отношения с Хемфри Ван Вейденом,— это да. И в талант Ван Вейдена, и в талант Ларсена я верю, хотя это талант совершено разный.

Видите, довольно много таких текстов. Прежде всего, Айн Рэнд больше всего старалась изобразить бизнесменов, которые одновременно и эгоисты, и филантропы, из милости помогающие жалким людишкам. Видите ли, герой-бизнесмен не очень привлекателен, должен я всю правду сказать. Он непривлекателен потому, что у него мотивировки не очень героические. Да и вообще, не выглядит он альтернативой святому, и сам не очень выглядит святым. Или там у Рубанова периодически появляются герои-бизнесмены, но не хочется им переживать. Рубанов – вообще такая псевдолитература, которая никуда не ведет; кроме книги «Сажайте и вырастет», которая написана на личном опыте, и то, в общем, не шедевр. Все остальное у…

Ну, дело не в том, что он поляк, освоивший английский уже в довольно зрелом возрасте. Понимаете, он в ряду неоромантиков — рядом со Стивенсоном, например — выглядит довольно чужеродно все же. И он писатель другого ряда. Например, такие его рассказы, как «Шторм», они все-таки показывают соотношение реальности и штампа. И «Сердце тьмы» тоже. Он скорее разоблачитель романтического штампа. И он в этой плеяде «учеников Диккенса» действительно несколько сбоку. Джозеф Конрад — это скорее, понимаете, явление XX века. При том, что лучшие его вещи пережиты, придуманы и написаны в девятнадцатом, но он скорее писатель века двадцатого. Пожалуй, с Джеком Лондоном я бы его сравнил, из американцев. Вот такое…

Ребята, потому что это он и есть. Джек Лондон действительно принадлежит к литературе подростковой. Очень большой процент классики так или иначе перекочевал в детскую литературу. Джек Лондон — это писатель острых сюжетов, сильных страстей, выпуклых картинок, такой немного Майн Рид. Хотя я очень люблю его и бродяжьи рассказы, и, конечно, его золотоискательскую эпопею про Смока Беллью, но — ничего не поделаешь, это подростковый писатель.

У него три относительно взрослых романа. «Железная пята», где абсолютно правильно предсказано, что рано или поздно рабочий класс примирится с капиталистами, что олигархический капитал снимет основной антагонизм и появится что-то куда более…

Да в том-то и проблема, что они не перерождались. Мартин Иден остался таким же, каким он был. Он получил всё, чего хотел, и вдруг оказалось, что он хотел не этого. Потому что Мартин Иден хотел величия, а получил славу. Он хотел быть гениальным писателем, а гениальным писателем не стал — стал хорошим. И понял, что он этого не хочет. И он совсем не переродился. Он остался тем же моряком, которому нравится Суинберн.

А что касается Гадюки, то она как раз не переродилась. Она такой кристалл, понимаете, как Мусульманин у Золотухи и Хотиненко, который именно кристаллик соли в абсолютно аморфной болотистой среде. Это человек с острыми гранями. Так и здесь. Гадюка, она же Оленька, не может стать прежней. Но…

Это очень естественно, что вы слышите этого негатив. Солженицын, независимо от его последующей эволюции, внес довольно большой вклад в уничтожение советского тоталитаризма. Другое дело, что он вопреки собственной пословице «волка на собаку в помощь не зови» в конце концов альтернативой Ленину признал Столыпина, который, по-моему, тоже достаточно убедительной альтернативной не является. И более того, Солженицын в последние годы делал весьма путаные и противоречивые заявления.

Хотя продолжал настаивать, в частности, в интервью своих, на том, что России необходимо местное самоуправление как единственный способ покончить с вертикалью, с тоталитарной властью. То есть…

Знаю одно фантастическое произведение, где автор пытался описать нечеловеческую мебель. Это рассказ Борхеса «Дом Астериона», где он ходит по жилищу пришельца и видит мебель, рассчитанную на нечеловеческое тело, на отдых, на рекреацию, на подъемы и спуски нечеловеческого существа. Вот я думаю примерно таково же должно было быть описание нечеловеческой морали, но я не припомню сколько-нибудь убедительного его описания.

У Уиндема, наверное, отчасти, в «Чокки», а отчасти в замечательных «Кукушках Мидвича». Там у него герой Чокки (инопланетянин, вселившийся в мальчика) все никак не мог понять, почему, чтобы сделать одного, нужны двое. Вот такие вещи его интересовали. Попытка…

А Кантор вообще не щадит этого парня. Она про него написала всю правду. Из-за него еще, когда он был унтером, повесились или застрелились два молодых солдата, которых он изводил, будучи таким зубцом. Я таких сержантов, как Тухачевским, знал. Он был зубец, сержант-на-крови. А то, что он играл на скрипке и даже делал скрипки меня с ним не примиряет ничуть. И дружба его с Шостаковичем (тоже человеком довольно жестким, но более добрым) меня с ним не примиряет. Я не разделяю идеализма некоторых людей, которые считают, что Тухачевский мог бы быть альтернативой Сталину. То есть альтернативой Буденному он, может быть, и был бы. Но как-то ничто в его практике не указывает на гуманизм. Он был зубец; то, что…

Потому что это была его школа прозы. Понимаете, он же считал, что он прозу писать не умеет и искреннее пытался научиться. На самом деле он умел. Просто вот как птица не умеет ходить — ему скучно было такие нарративы традиционные делать, и он писал лирические фрагменты о детстве. Ему казалось, что он стиль оттачивает таким образом. О своем детстве, о своих друзьях: «Телефонная книжка». Ему казалось, что он разрабатывает перо для чего-то великого, а это и было великое. Вообще, дневники Шварца — это хроника удивительно честной и трогательной жизни. Я Шварца считаю, честно сказать, одним из самых талантливых и замечательных людей в русской литературе. И его дневники — это гениальный образец смирения.…