Знаете, наиболее наглядно она отражена в словах «Не верь, не бойся, не проси». Такой лагерный слоган, о котором, кстати, замечательную песню написала Вероника Долина («Не верь, не бойся, не проси, полынь, чертополох»).
Если же говорить серьезно, то надежда как одна из самых вредных и опасных добродетелей, надежда как символ конформизма, приспособления, надежда как страх окончательного разрыва с реальностью, пожалуй, она заклеймлена в «Четвертой прозе». «Четвертая проза» у Мандельштама — это такой крик о том, что хватит надеяться, хватит приспособляться, что будет хуже. Ну и вообще, ну, грех на себя ссылаться, но у меня в «Остромове» есть такой персонаж, про которого сказано, что он был человек надеющийся, и это-то его и сгубило. Это не то что надежда, понимаете? Надежда в высоком, религиозном смысле — отказ от нее является величайшим грехом, унынием. Я говорю о надежде как о таком послаблении себе, надежда, что обойдется.
Вот замечательно БГ сказал в интервью Гордеевой: «Это студент на площади Тяньаньмэнь, стоя перед танком, может надеяться, что танк на него не поедет. Мы живем в России и знаем: поедет». Вот всегда я любил Бориса Борисовича за умение исчерпывающе сформулировать.
