Конан Дойл сделал одно фундаментальное открытие о природе готики, о природе страха. Он заметил, что чем дальше друг от друга разнесены семантические «детали» преступления, тем оно страшнее. Когда на месте преступления находят пистолет, это не страшно. А вот когда заячьи уши или детский рисунок в виде пляшущих человечков – это страшно. Тем более что пляшущие человечки – это не что иное, как метафора мироздания. Мы все с точки зрения бога пляшущие человечки. Поэтому не зря он этот шифр выбрал: мы все – пляшущие человечки с точки Господа.
Конечно, никаким традиционном детективом холмсиана не является. Обычно детектив представляет интерес именно потому, что сыщик угадал логику убийцы, сумел ее раскрыть, расколоть, предотвратить очередное преступление или, по крайней мере, интерпретировать предыдущее. В случае Холмса это далеко не так. Холмс не психолог, он замечает детали чужого поведения, но он совершенно не понимает психологии, не копается в психологии, он слишком материалист для психоложества. Холмс, вообще говоря, не сыщик. Разумеется, он сыщик профессиональный и замечательно знающий простые предметы ремесла – ну то есть там разобрать тип сигары по газетному пеплу, по газетному шрифту, определить почву по песку на подошвах. Это фокусы, которые он с наслаждением показывает: это не сыщик, а криминалист. Это человек, который блистательно уточняет фактологические обстоятельства убийства.
Но раскрытие психологии, причин, экономических предпосылок – не сильная сторона Холмса. Это все ему неинтересно. Холмс прежде всего отвечает на вопрос: «Есть ли в мире сверхъестественное?» Он очень хорошо знает все естественное, он прекрасно находит интерпретации для любых рационально объяснимых вещей. Но жажда его, устремленность его – в сторону сверхъестественного. Он ищет доказательства бытия божьего. Он ищет хоть одно дело, которого он не мог бы раскрыть, исходя из примитивных ошибок убийцы. Здесь наследил, там не озаботился ликвидацией свидетеля, здесь уронил пепел с сигары («Пепел с вашей сигары упал дважды»), а вообще-то Холмса интересуют только необычные преступления, только необычные дела.
Обычные преступления ему совершенно неинтересны. Холмса вообще интересует в жизни только таинственное и страшное. И это легко объяснить. Потому что таинственное – это единственное поэтическое, что есть в нашей жизни, это единственное не рациональное. Он своим аппаратом рационального мышления, своим безупречно логичным мозгом раскалывает все эти орехи в поисках такого ореха, который бы ему не дался. Он ищет бога, потому что он пытается его найти от противного. Он ищет веру, но, конечно, не находит. И, конечно, мы любим Холмса не за то, что он раскрывает преступления или, не дай бог, выводит преступника на чистую воду. Как мы знаем, преступник у него оказывается довольно приличным человеком, ведомым довольно высокими мотивами. Даже Аб Слени любит Илси, а у него нет ни корыстных, ни похотливых побуждений. Илси для него – идеальный пример, идеальное существо.
Конечно, Холмс – защитник справедливости, защитник угнетенных, несчастных сироток (как в «Пестрой ленте»). Конечно, Холмс – это надежная рука, надежная, добрая рука, которая, как было сказано, наводит в мире порядок. Но интенция самого Холмса – не просто наводить в мире порядок. Его интенция – это найти наконец что-то, что не поддалось бы его алмазному уму, его резцу; что-то, что оставило бы его озадаченным перед тайной мира. У него есть особое, безусловное чутье на иррациональное поведение, на таинственные преступления, на странные мотивы. Но абсолютно нет интереса к нормальным, пошлым естественным проявлениям человеческого. Холмс – это сверхчеловек. Отсюда – его любовь к кокаину, увлечение кокаином, попытка разогнать свою мысль до невероятных скоростей; его универсализм, его скрипка, его знание химии и одновременно потрясающее невежество во всех остальных областях («Я знаю только то, что меня касается»). Он действительно сверхмозг. Сверхмозг, отрубающий все лишнее. И он пытается с помощью этого сверхмозга решить главную загадку бытия – есть ли в нем место чуду. Судя по тому, что некоторые преступления он не раскрыл.
Конечно, Холмс – типичный герой викторианского века, именно потому, что викторианский век полон таинственности. И сюжеты Шерлока Холмса мы любим именно за очарование тайной, за обаяние вот этой фантастической, внезапной алогичности, которая в них проявляется.
Меня могут спросить, почему я не говорю о других вещах Конан Дойля – о «Бригадире Жераре» или о «Затерянном мире». Могу сказать. Конечно, Конан Дойл ненавидел Холмса, называл его демоном, потому что он хотел писать либо авантюрные романы, либо исторические романы, либо книги о спиритуализме, в который верил совершенно искреннее. Это, кстати, подтверждает тайную религиозность Холмса. Он и в фей верил; в то, что их можно сфотографировать, верил в том, что спиритизм реален, что слюнные тельца спирита меняются в момент контакта. Зачем ему это было нужно? Просто скучно ему было жить обычной жизнью. Он, конечно, пытался писать и «Затерянный мир».
Но дело в том, это как Джоан Роулинг: когда Конан Дойл пишет о других героях, он обычный хороший писатель, а как дело доходит до Холмса, тут он седлает своего конька. Как бы он ни устал от него, какими бы бледными ни получались последние рассказы холмсианы, все равно он только с Холмсом отдыхает душой.
Холмс – еще до того, как его сыграл Василий Ливанов (а надо признаться, сыграл гениально, очень сильно отличаясь от своего изначального облика) – это изумительно приятное существо. Он фрик, но при этом добрый, надежный и сильный. И при этом он вызывает бесконечное сочувствие, потому что рядом с ним не может быть женщины. Ни одна женщина не выдержит соседства с Холмсом, его трубки, его пистолета и его постоянной зацикленности на решении интеллектуальных загадок. Действительно, любая женщина, которая вздумала бы жить с Холмсом, она бы сбежала на другой день
Холмс – типично христологический персонаж. Все семь пример налицо: и ролевая игра (на Бейкер-стрит не было дома, теперь есть), и высокая пародия (потому что детектив всегда пародирует большую литературу, как «Преступление и наказание», условно говоря, показывая, что в низком жанре он может достигать высокого эффекта). И обязательно герой умирает и воскресает – Холмс в «Загадке Рейхенбахского водопада» этот трюк выполнил. И обязательно есть глупый друг – доктор Ватсон. Тот же, что и апостол, Рон Уизли или Ламме Гудзак. Это место для читательской самоидентификации; место, куда мы, читатели, может себя поставить. И, конечно, Холмс существует всегда в жанре высокой пародии, именно потому что таким образом легче продвинуться, проникнуть в читательское воображение. Он берет один главный сюжет английский, совершенно не для кого не тайна, что это сюжет колониальный. Он показывает – и это одна из главных тем Холмса, – каким образом огромная Индия или огромная Африка влияют на Британию. Помните, гениальное стихотворение Маши Галиной «Доктор Ватсон вернулся с гражданской войны…» – о том, что доктор Ватсон – и есть Джек-потрошитель. И вот эти все британские полковники, которые привозят змей таинственных.
Холмс – это еще и отчет о тайне, с которой Британия столкнулась, пойдя на Восток. Большинство героев холмсианы – типичные герои викторианской эры, как и герои Стивенсона (как принц Флоризель). Колонии, темный фон Востока незримо присутствует везде. А Англия – это страна, охваченная со всех сторон Востоком. Остров, со всех сторон окруженный не морем, а темнотой, мраком Востока, его арабскими сказками, его темными ночами, его жестокостью, его бюрократией. Иными словами, холмсиана развивается ровно в тот момент, когда Англия испытывает цивилизационный кризис. Когда эта страна fair play, честной игры, рационального мышления, строгости впервые киксует и, в общем, буксует, сталкивается с огромным внешним миром. Восток оказывается непобедим.
Колонизаторская практика приводит к тому, что ваше оружие обращается против вас. Холмс – это деятель викторианской эпохи времен упадка, когда империя достигла потолка своей силы и когда империя начинает скукоживаться, потому что Восток оказался больше, Восток оказался неподконтролен. Если угодно, и Холмс в мире – это строгий рассудок в мире страстей. Это разум, со всех сторон окруженный безумием, эротическим помешательством, забвением долга, безумием в разных иррациональных проявлениях, опиумом, кокаином (это для Конан Дойля две противоположные силы, опиум затуманивает, а кокаин проясняет; я надеюсь, это не сочтут пропагандой наркотиков, просто Холмс там многократно упоминает кокаин, как упоминал его Фрейд).
Холмс – огромный мозг, столкнувшийся с иррациональным и неизбежно терпящий поражение в этом столкновении. Поэтому каждый из нас узнает в Холмсе себя. Мы – это одинокий разум, пытающийся навести порядок в огромной детской, где все наши усилия немедленно сходят на нет, но тем они героичнее.
