Я много раз писал о том, что хорош не тот детектив, где автор ищет убийцу, потому что убийцу-то он знает, а тот, где он ищет бога. Наверное, «Преступление Гэбриэла Гэйла» или «Невидимка» Честертона. Все-таки не зря Набоков любил этого писателя. Из детективов Агаты Кристи я предпочитаю «Убийство в Восточном экспрессе» и «Убийство Роджера Экройда». «Десять негритят» — это хороший уровень. Кстати, я не рекомендую книги Кристи и Честертона для изучения языка, потому что все-таки они слишком сложны и путаны с детективной интригой. Тогда читайте Конан Дойла.

Мне атмосферно очень нравятся, конечно, «Пять зернышек апельсина» и «Пляшущие человечки». Именно потому, что страшно не тогда, когда…

Нет, я не думаю, что Достоевский это предложил. Но вообще в основе детектива лежит богоискательство. Как ищут следы преступления, так ищут следы божественного присутствия. Я думаю, что первым эту параллель достаточно наглядно провел Честертон в «Человеке, который был Четвергом» — одной из моих любимых книг. Там, где семеро преследуют бога, думая, что они преследуют главу мафии. Это довольно интересная аналогия. Интересно в детективе — грех себя цитировать, но тем не менее — не там, где ищут преступников (преступник автору известен в большинстве случаев), а там, где ищут бога. И в этом смысле Агата Кристи — как раз глубоко религиозный писатель. Особенно мне нравится её идея коллективной…

Пуаро нельзя назвать маленьким человеком. Пуаро, скорее, образ сыщика, который вмешивается, который не просто расследует, но и как бы наводит порядок в проведении, порядок в делах божьих.

Он же вмешивается в ситуацию довольно радикально почти всегда. Он же исправляет нравы. Иногда он скрывает результаты расследования, как в «Убийстве в Восточном экспрессе», иногда он наводит порядок своими руками, как в «Занавесе». И не зря Агата Кристи отложила публикацию этого романа, чтобы прощальным был он: хватит терпеть, надо действовать! Надо вмешиваться. Пуаро берет на себя преступление. Вот здесь, в поле моральной ответственности лежит поле её поиска. А назвать его маленьким человеком…

Интересный вопрос. Шерлок Холмс, мы знаем, олицетворяет ясность ума, но с Пуаро не та проблема. Пуаро, собственно, хотя он и говорит все время о необходимости напрягать маленькие серые клеточки (little grey cells), но он все-таки не для этого. Он не только олицетворяет разум. Он олицетворяет осторожное и умелое божественное вмешательство в судьбу. Он не только сыщик. Он — участник жизни. Как и Мисс Марпл, кстати. Он перевязывает какие-то важные узелки. Именно поэтому Пуаро не разоблачает героев убийства в «Восточном Экспрессе» и сознательно скрывает истину, именно поэтому он сам наносит удар в романе «Занавес», да и вообще, он как-то перевязывает ниточки судьбы. Он вправляет вывихи…

В общем, всё прозаично: я пишу на Libretto Toshiba, на маленьком удобном компьютере, к которому подключена внешняя клавиатура. Надеюсь, что это не product placement. Пишу за столом. Я люблю, чтобы стол стоял как-то лицом к окну, чтобы я сидел лицом к окну. Мне это почему-то нравится. Как говорил Твардовский: «Русский писатель любит отвлекаться». Я люблю выглянуть в окно. Люблю разложить пасьянс, когда мысль не идёт или когда я устал. Люблю сыграть в «Эрудита». В остальном я, как правило, какими-то ухищрениями не пользуюсь.

Иное дело, что замечательно сказала Агата Кристи: «Лучше всего придумывать сюжеты, когда лежишь в ванной и ешь яблоки». Сюжеты в ванной хорошо придумывать,…

Нет, это совсем другое дело. Понимаете, «Наутилус» — это явление мрачного свердловского рока. В «Синоптиках» они же сами написали, что есть синоптики белых ночей (это ленинградский рок — такой мерцающий, фантастический), а есть горькая и чёрная ночь Свердловска, горькая правда промышленного, мрачного, экспериментирующего с веществами Свердловска. Хотя у «Агаты Кристи» то же происхождение и тот же генезис, но это люди, которые осуществились и выросли в другое время и в другой среде, которые начали позднее формироваться. Самойловы и вообще «Агата Кристи» — для меня это явление скорее московской богемы (вот так я к этому отношусь), хотя они по происхождению своему люди совершенно другого клана…

«Время и семья Конвей» — лучшая пьеса. По крайней мере, наиболее остроумно построенная. Знаете, когда 1-е и 3-е действия происходят в современности, а 2-е в будущем, и вы возвращаетесь в эту современность, уже зная, что будет — ох, это гениальный ход! Он, конечно, был очень сильный мастер — Джон Пристли.

Ну и потом «Герой-чудотворец», «Angel Pavement» («Улица Ангела») — такие вроде бы социальные романы, но довольно остроумно написанные. Из пьес, конечно, еще «Опасный поворот» или «Не будите спящую собаку». Он тоже очень здорово придуман. Но больше всего я люблю «Инспектора Гулла» за его такую герметичность и в огромной степени «Конвеев» («Time and the Conways») — это просто такой мощный…

Вот это, кстати, могло бы быть темой довольно интересной лекции, потому что скандинавский детектив в целом, и сам по себе Ларссон — я не могу сказать, что это феномен бог знает какого качества. И шведские авторы есть более талантливые. Ларссон привлек внимание двумя вещами. Во-первых, ранней и трагической смертью — как человек в начале настоящей славы, когда он только-только становится самым популярным автором Европы, гибнет по такой идиотской причине — от разрыва сердца из-за того, что при больном сердце ему приходиться пешком взобраться на шестой этаж, а он старый больной сердечник. Но Ларссон, конечно, выдающийся рассказчик вот по какой причине. Вот это интересный довольно…

Это блестящий вопрос! Вот это не приходило мне в голову, но абсолютно верно. Кстати говоря, об этом же Холмс говорил Ватсону. Он говорил: «Ватсон, вы почти угадали род моих занятий, но я не преступник, я сыщик». Если существует трикстер-жулик, то может существовать и трикстер-сыщик. Просто единственный его случай — это Холмс. И Холмс, кстати, гораздо более религиозная фигура в каком-то смысле, нежели религиозный сыщик патер Браун, который воплощает не столько религиозную идею, сколько странное, извращённое представление Честертона о христианских эмоциях. Мне кажется, что патер Браун, каким он изображён у Честертона,— это копия Честертона, безусловно, и протагонист, но назвать его…