Как вы оцениваете дилогию Лукьяненко «Черновик» и «Чистовик»? Смотрели ли вы фильм? Какие экранизации современной фантастики вы считаете удачными?

С работами Фромма знаком, но мне кажется, что как раз идеальных потребителей я там не вижу. Работы Фромма не об этом. Что касается общества идеальных потребителей, мне близка мысль Сергея Лукьяненко, что идеальные потребители — это вампиры, а отсюда — мода на вампирскую сагу. Вампир не стареет, вампир всегда гламурен, ничего не производит, а только потребляет, в том числе и чужую кровь. Общество идеальных потребителей имеет свои плюсы, как ни странно, потому что, как показала в свое время антиутопия Стругацких «Хищные вещи века» в этом обществе агрессивность, агрессивные инстинкты несколько снижены. Там выше доверие, там больше любви. Они же идеальные потребители искусства, сами они не творцы,…

Я читаю регулярно их. Я многое забываю, потому что у меня вообще не очень хорошая память на фабулы, а только главным образом — на такие выражения, описания или какие-то резкие диалоги. Но Серёжа Лукьяненко (я уж могу себе позволить так его называть по старой дружбе) наделён очень счастливым даром — писать увлекательно. Вы можете это потом считать какой угодно ерундой, но пока вы не дочитали — вы не оторвётесь. И у него, я помню, кажется, в «Сумеречном Дозоре» этот страшный сон про то, что делить на ноль нельзя,— это один из самых замечательных эпизодов, хитрых. Он умеет и страшно написать, и увлекательно. И вообще Лукьяненко — большой молодец.

Да нет! Что вы? Это я с ними в хороших отношениях, потому что мне нравится их проза. Лукьяненко я очень люблю читать. И, кстати, я вам скажу, что сейчас вышел сборник фантастики «Спасти человека», и там у него такой хороший рассказ! Первый мне не понравился, а второй — ну это просто чудо! Он всё понимает, прекрасно всё понимает, талант его понимает, понимает сердцем, что называется. И потом, вы можете как угодно к Лукьяненко относиться, но оторваться вы от него не можете. Вот тут ничего не попишешь. Это ещё и Стругацкий говорил: «Это талант абсолютно органичного повествования».

Я помню, что один из «Дозоров»… Мы вместе были на ярмарке в Нью-Йорке. Я был, лет семь-шесть назад, что ли. И мне Серёга…

Есть такой термин «гебоидность», восходящий к имени жестокой Гебы, дочери Зевса. Дело даже не в том, что она жестокая. Гебоидность — это эмоциональная холодность. Зевс, в отличие от Гебы, постоянно людей жалеет, он задумывается о том, какова их участь.

Так вот, Геба, как часто бывает, как член семьи бога относится к живым — к землянам, к людям — более жестоко и снисходительно, чем верховное божество, чем отец. Объясняется это тем, что, во-первых, она младше. Во-вторых, Зевс — это, в общем, творец, хозяин мира, а у детей очень часто этого чувства нет.

В фильме Германа «Трудно быть богом» нет Киры, какая она у Стругацких, а есть Ари. И вот эта жестокая рыжая Ари в его доме заправляет очень…

Мне надо было, чтобы понять как следует, прочесть сначала сценарий. Но вообще я восемь раз смотрел эту картину. И она мне с первого раза очень понравилась. Конечно, ретроспективно, в воспоминаниях она мне понравилась больше, потому что, пока она шла, там были тягостные моменты. Мне не было скучно, но мне было тяжело. А тем не менее ретроспективно она вызывала у меня всегда чувства светлые, чувства какого-то, я не знаю… Помните: «Как если кто-то как будто нож целебный мне отсек страдавший член!» — как говорит Сальери. Она попала очень в моё состояние и, что называется, к самой чёрной прикоснулась язве, но исцелила, безусловно.

Это картина о смерти тирана и о том, что наступает после. Но для меня как раз главная тема «Хрусталева» — это не смерть. Для меня главная тема «Хрусталева» — это возникновение религиозного чувства. Если помните, там есть эпизод, где мальчик в уборной начинает молиться. Его так задушила жизнь, его так на протяжении всей картины давит плоть мира, его так давит собственное предательство отца (помните, он там позвонил, когда отец вернулся, позвонил донести), что, когда он задавлен всем этим и загнан в коммунальный сортир, взгляд его поневоле обращается к небу, потому что больше он ни на что смотреть не может. И в этом мне видится главный смысл картины. Это главный её эпизод.

Хотя там очень много…

Они интересовались в «Отягощенных злом» любимой их проблемой — теорией воспитания. Г.А. Носов, такой вариант Га-Ноцри,— это ответ на то, что может сделать учитель, если ученики пошли не по тому пути. Что может сделать учитель, для того чтобы понять и объяснить. Он может погибнуть вместе с ними. Борис Натанович говорил: «Флору любить очень трудно. Флору любить невозможно, но человек проявляется не его отношением к прекрасному, а его способностью выносить невыносимое».

Это как я недавно очень авторитетному для меня человеку сказал: «А как по-вашему, что было бы, если бы в Прагу не вошли наши танки? Ведь вряд ли Дубчек удержал бы ситуацию». Он совершенно резонно ответил:…

То, что музыка — это главное, что принес Румата,— это, безусловно, так. Но музыка не работает без подтверждения жизнью. Музыка повисает в пустоте, если Румата не погибнет, и его исчезновение из кадра говорит о том, что он обречен, он уезжает на гибель. Он с этими людьми выполняет миссию Христа, он стал бродячим учителем, а бродячий учитель обречен. Это единственный способ чему-то научить Арканар. И мне кажется, что его музыкальный этот финал никакой надежды не оставляет. Хотя вы правы в одном: черты человека Возрождения там появляются, потому что Возрождение — это же не удовлетворенность, это не ублаготворенность, это страдание. Не надо думать, что оттепель была временем радостным,— это было…

Видите, мне представляется, что этот фильм несет в себе, безусловно, авторскую агрессию, авторское разочарование в людях, поэтому вызывает такую встречную реакцию. Как сказал однажды Марголит: «Я чувствую, как этот фильм меня в себя не пускает». Меня он тогда пускал, потому что совпал с внутренней эмоцией, с моим внутренним ощущением, поэтому, когда я его посмотрел, у меня было чувство лопнувшего нарыва. Я помню, что я по этому коридору Ленфильма, где там показали первую сборку, просто бежал вприпрыжку от счастья, у меня было чистое чувство счастья оттого, что при мне произошло это событие, что оправдана моя жизнь и жизнь других людей, потому что это случилось при нас: великое…

Нет, конечно. Это совпадение каких-то чисто внешних реалий. Объединяет эти две картины глубокий пессимизм относительно человеческой природы, непобедимость Дракона и святая уверенность в том, что Ланцелот может победить только одним способом — принеся себя в жертву, погибнув на глазах этих людей, иначе Дракона никак не победишь. Эстетика фильма Захарова (последнего его фильма) — это такой гротеск, а эстетика гротеска всегда оптимистична, потому что реальность превращена, преодолена. Эстетика германовского «Трудно быть богом» — такой зловонный гиперреализм, который никакой надежды не оставляет, но как бы заставляет воспарить от противного. Это фантастика, страшно достоверная в…