Как вы относитесь к творчеству Альбера Камю?

Нет, это не распавшаяся личность. И жизнь он воспринимает как игру только потому, что это один из людей модерна, лишенный врожденного нравственного чутья. Он не может испытывать предписанной эмоции.

Это как герой «Постороннего» Камю. Он убивает человека и ничего не чувствует, и не понимает, почему не чувствует. Это новая эпидемия, такое новое поветрие — рождение людей, для которых традиционная мораль ничего не значит. Это трагедия в каком-то смысле. Это трагический персонаж. Но это знамение времени.

И таких было очень много. Если вы прочтете Бориса Савинкова «Конь бледный», вы обратите внимание. Просто Горький лучше писал, меньше кокетничал, меньше любовался собой, а…

Видите ли, поздняя проза Толстого — это такой экзистенциальный взгляд на человека, голая проза о голом человеке на голой земле. И потом, Толстой был таким стихийным модернистом: он тоже не любил испытывать предписанные эмоции. Именно поэтому у него остранение так часто встречается: когда он читает Шекспира и должен испытывать восторг, а вместо этого испытывает недоумение и брезгливость. Герой убил человека и должен испытывать раскаяние, а вместо этого испытывает любопытство к тому, как будет устроена гильотина. Да, в общем, Камю во многих отношениях растет из Толстого, главным образом, в манере. Но это потому, что толстовская ненависть к предписанным эмоциям — вообще главная черта модерна.…

Понимаете, как многие модернисты, он отвратительный тип. Это такая изнанка Камю: стартовые условия одинаковые, а выводы противоположные. Селин никогда бы не написал «Постороннего», потому что Селин никогда не ужасается этому новому безэмоциональному типу. И «Падение» он был никогда не написал. Он, я бы сказал, упивается падением, по-моему.

Было три великих автора: самый добрый — Виан, самый противный и самый мерзкий — Селин, самый умный — Камю. Вот это три писателя, которые создают портрет Франции 40-50-х годов. Мне представляется, что Селин — это совершенно омерзительное явление, циничное, одаренное, но лучшее его произведение — это не «Путешествие на край ночи», а «Арабески»,…

Помилуйте, какой он нудный? 310 страниц, у Камю все романы очень короткие. Я говорил о нем применительно к лекции — «Пандемия в литературе». У нас есть такое решение с Сашей Яковлевой, которая ведет программу «Нобель»: мы сделаем с ней дистанционный эфир очередной про Камю, и, конечно, будем говорить про «Чуму».

«Чума» — лучший роман Камю, безусловно. Может быть, это особенность моего вкуса, я очень не люблю «Постороннего». Собственно говоря, Камю в наименьшей степени писатель; Камю — мыслитель. Конечно, он художник, но художник кьеркегоровского склада, теоретизирующего. Как Бергсон, в конце концов, тоже получивший «Нобеля» по литературе. И конечно, высшая точка его карьеры — это,…

Я, собственно, никогда не принимал его близко к сердцу, хотя «Миф о Сизифе» был в какой-то момент для меня очень важной книгой, лет в 17. «Бунтующий человек» проливает свет на психологическую сторону революции, особенно на анализ «Бесов» Достоевского». Видите, ли, величие Камю не отрицает никто, Нобелевскую премию тогда так просто не давали, да и сейчас её так просто не дают.

Но о Камю должны рассуждать скорее историки философии, нежели историки литературы. Он хороший писатель, нет вопросов, но я не чувствую себя достаточно подкованным, чтобы говорить о «Бунтующем человеке».

Я не очень люблю эту вещь, именно потому не люблю, что эмоционально я не нахожу с ней соприкосновения. Но эта вещь о том, о чем я говорю постоянно — о нежелании человека модерна испытывать навязанные эмоции, общепринятые. Вот там ему надо скорбеть — он не скорбит, надо радоваться, он не радуется, надо сострадать — он не сострадает. И он занят, очень сильно, вот этой такой анатомией своего мозга. В сущности, «Посторонний» — это переписанная на очень масштабном материале и расширенная в несколько раз «Карамора» Горького, где герой поражается плоскости своего мировоззрения и отсутствию понятия о добре и зле. С этим ничего не поделаешь, это черта модернистского человека. С этим надо жить, и это начало…

Я не знаю, как она там рассматривается. Экзистенциальная литература очень разнообразна. Что мы под нею понимаем? Жан-Поль Сартр — одно, Альбер Камю — другое. Я думаю, что экзистенциализм немецкий или английский, или американский, он совершенно третье. И, в общем, трудно довольно говорить о каких-то здесь единых чертах. Посторонний Альбер Камю вообще безэмоционален. Это вот то, что о чем говорил часто. Это неспособность человека модерна испытывать предписанные эмоции. Поэтому, конечно, он видит в «Живаго» прежде всего любовь, а не историософию. Мне кажется, что литература французского экзистенциализма, она эмоционально очень холодна.

А «Доктор Живаго» — теплая книга и в этом было…

Понимаете, я категорически против того, чтобы Сартра, Селина и Жене ставить в один ряд. Жене я не считаю писателем вообще, простите меня. Это такая экзотическая фигура, но его любили не за писательство. «Керель» — по-моему, очень плохая проза. И «Служанки», по-моему, плохая пьеса. Простите меня, я этого всего не люблю.

Что касается Селина и Сартра, то вот это к вопросу о послевоенной Европе или межвоенной Европе. Здесь, конечно, вы пропустили Камю. Камю — самый типичный автор этой эпохи, повествующий, с одной стороны, о расчеловечивании; а с другой, вот, «Посторонний» — это исповедь человека модерна, который не умеет испытывать предписанные чувства, который все время сам себе…

Ну послушайте, потому что он в реальности это кричал, вот и всё. Пьеса Альбера Камю абсолютно точно следует Гаю Светонию. Прочтите «Жизнь двенадцати цезарей», и вы увидите там, что когда на Калигулу напали, он ещё под ударами мечей кричал «Я ещё жив!». Он вообще со своеобразным мужеством умирал, хотя человек был такой… ну просто такой гнидой удивительной, что даже фильм Тинто Брасса далеко не передаёт всей его мерзости. А Альбер Камю решил увидеть в этом такую своего рода трагедию, но всё равно никакого оправдания там нет. Альбер Камю идёт точно по Гаю Светонию. Как писала Анна Ахматова — точнее, как говорила: «Лучше всех знают историю повара, придворные, собиратели сплетен». Гай Светоний —…

«Миф о Сизифе» был и остаётся одной из самых выдающихся книг XX века. И уж если выбирать то, что мне близко в западной философии XX века (хотя я вообще не большой любитель философии), то помимо Витгенштейна ничего, кроме французских экзистенциалистов, мне в голову и не приходит — из того, что было значительным. В особенно, конечно, Камю с его абсолютным радикализмом.

Я не знаю, как можно отделить у Камю философию от литературы. Прежде всего, конечно, «Чума» как самый радикальный роман XX века: бессмысленный подвиг, подвиг без стимула. Конечно, я очень высоко его оцениваю, не говоря уже о том, что это просто очень здорово написано. Некоторые детали «Чумы» врезаются в память. Вот этот кровавый…