Как вы относитесь к режиссёру Полу Томасу Андерсону? Можно ли судя по гениальной «Магнолии» назвать его профессионал?

Ну, это на вкус и цвет. Он мне показался скучным, когда я его смотрел. Там замечательный конструктивный принцип, но мне очень трудно удержать в голове все эти истории и их связать. Мне кажется, что там конструкция важнее ткани. Такое бывает иногда. Ну, это как в зонтике: прекрасные стальные прутья, а материя в дырах. Мне более удачным примером такой же сетевой композиции кажется замечательный фильм «Шапито-шоу», поэтому я с таким интересом и жду следующую картину Лобана и Потаповой, и уверен, что она будет прекрасная.

Или «Дикие детективы», как ее тоже называют, «Savage detectives». Это замечательная книжка про молодых поэтов, объединенных дружбой и влюбленностью. Но, как всегда у Боланьо, это много подвешенных, распадающихся разных сюжетов триллерных, каждый из которых мог бы быть полноценным триллером. Атмосферу ужаса они создают именно своей неопределенностью, недоразвитостью. Ведь это Боланьо первым сделал в «2666» то, что мы сегодня видим как главный жанр триллера – например, в «Думаю, как все закончить» Кауфмана или в моем любимом фильме «Оставь мир позади», когда сам распад сюжета, отсутствие в нем логических связей становится главным фактором страха.

У Боланьо в «2666» множество…

«Волхв» – это книга, которая нуждается в очень серьезном осмыслении. Мне бы надо его перечитать и, может быть, не один раз.

Если говорить в общем, то я не считаю «Волхва» лучшей вещью Фаулза. «Коллекционер» лучше, соразмернее. Самая удачная его вещь – это «Бедный Коко». Самая неудачная – это, по-моему, «Дэниэл Мартин». Но Фаулз – единственный писатель такого ранга (классик, безусловно), у которого можно проследить абсолютно четкую тему и лейтмотивы. Это не обязательно секс с близнецами, что тоже один из его навязчивых инвариантов. Но если говорить о главной теме Фаулза, то Фаулз – это поэт неразрешимых конфликтов. И Николас, главный герой «Волхва»; то, что проделывает с ним Кончис, – это…

Гренуя с Фаустом нельзя сравнить именно потому, что Фауст интеллектуал, а Гренуй интеллекта начисто лишен, он чистый маньяк. Мы как раз обсуждали со студентами проблему, отвечая на вопрос, чем отличается монстр от маньяка. Монстр не виноват, он понимает, отчего он такой, что с ним произошло, как чудовище Франкенштейна. Мозг – такая же его жертва. Маньяк понимает, что он делает. Более того, он способен дать отчет в своих действиях (как правило).

Ну а что касается Гренуя, то это интуитивный гений, стихийный, сам он запаха лишен, но чувствует чужие запахи. Может, это метафора художника, как говорят некоторые. Другие говорят, что это эмпатия, то есть отсутствие эмпатии. По-разному, это…

Видите ли, какая история. Пафос «Профессионала» в том, что в честном бою профессионала победить нельзя. Ему можно только выстрелить в спину. И те люди, которые вас, профессионалов, нанимают, никогда не побояться вас сдать и в спину выстрелить. Они покровительствуют вам только до поры. Это к вопросу о дьяволе — покровителе художника. То есть до какого-то момента он вам покровительствует, пока вы ему не мешаете. Дальше или Бог должен вмешиваться, или надо, извините, соскакивать с этой иглы.

Что касается Бельмондо, мне он всегда был важен тем, что он человек высококультурный. Всю жизнь играл бандита, а был сыном скульптора, таким действительно очень наслушанным, насмотренным,…

Оно держит двумя вещами. Во-первых, масштабным посылом. Потому что идея Косаковского действительно очень масштабна. Это идея понимания животного рациона как формы убийства, как формы эксплуатации. Человек не хищник. Масштаб заблуждения — или не заблуждения, а масштаб убеждения — удерживает и притягивает так же, как идеи Толстого даже в самых наивных его работах.

Ну и второе — конечно, потрясающий профессионализм. Вот это сочетание профессионализма в исполнении и благородного безумия или масштаба личности в замысле — оно гениально. И это действует. Потому что Косаковский вообще блистательный профессионал с идеями. А это сочетание, которое всегда в литературе и в искусстве…

Думаю, что из Мотыля в большей степени, потому что Пичул экранизировал те «Старые песни о главном», где очень элегантно пародировалось «Белое солнце пустыни». Я думаю, что скрытый гротеск, комизм, неправильные люди (гениальная формула Марголита: «Мотыль всю свою жизнь снимал неправильные фильмы про неправильных людей для неправильного зрителя», — так и было). Я недавно пересмотрел «Женю, Женечку и «Катюшу»» Мотыля. Мне по-прежнему не нравится эта картина, но я не могу не признать, что там в каждом кадре больше таланта, чем в подавляющем большинстве кино 60-х годов. А «Дети Памира» — вообще невозможно поверить, что это первая картина. Какая потрясающая свежесть, какая…

Ну конечно! Об этом и картина, что нас всё время пытаются отвлечь от творческого, или христианского, религиозного подвига разговорами про простую жизнь. «Но ведь можно же просто жить!». Он там, избежав креста, идет среди пейзажей и говорит: «Какая красота! А я-то и не замечал». Действительно, человек, который рожден для подвига, никоим образом не замечает благодати мира, его прекрасности — вкуса вина, вкуса еды…

Он же там умирает семьянином. И в конце он отвергает этот соблазн, представив свою смерть в окружении чад и домочадцев после долгой и прекрасной жизни. Он кричит: «Нет!», он в ужасе отвергает это и умирает на кресте со словами: «Я совершил».…

Да помилуйте! Глубже очень смешная комедия, у Жоры Крыжовникова очень смешные комедии. Да и вообще комедий масса, просто надо же не просто смешить, не просто хохмить. Нужно немножечко намекать на такую саму абсурдность бытия, как у Данелии, или делать такие трагикомедии философские как у Рязанова, потому что Рязанов очень глубоко осмысливал советскую жизнь. Это сейчас стало понятно. Нужно уметь, что ли, смотреть на это все под новым углом, а не просто выезжать за счет харизмы Камеди Клаба. И тогда, я думаю, все будет, да и сейчас это есть.