Как вы относитесь к фигуре Эжена Головина? Нет ли у вас ощущения, что как человек он был интереснее его творчества?

Видите, Мамлеев и Головин ― члены Южинского кружка, которые, в общем, относились чрезвычайно серьезно к своими занятиям: и к эзотерике, и к оккультизму, как они его понимали. Они действительно были мыслители, а не шарлатаны, хотя мыслители с довольно шатким, на мой взгляд, мировоззренческим базисом, который только в Москве 70-х годов мог иметь raison d'etre. Но как бы то ни было, Остромов на самом деле эзотерикой занимается исключительно для заработка и легализации. Если бы надо было заниматься, как, кстати, реальному Остромову и пришлось в конце жизни, директорством в чайном тресте, он бы занимался этим. Он вообще не мыслитель, он человек гениальной адаптивности, он ― никтум, то есть человек,…

Я очень люблю Мамлеева как человека, Царствие ему небесное, а прозу его не люблю совсем. Я не могу вам объяснить почему. Наверное, потому, что много в этой прозе какой-то паранормальности, мне не близкой, какой-то бесчеловечности, тоже мне не близкой. Ну, самое главное, что это не та Россия, которая описана у него же в «России Вечной». Лучшая его проза — по-моему, «Московский гамбит».

Роман Михайлов – очень талантливый кинематографист, вообще талантливый человек, разносторонне одаренный. Математик, говорят, просто гениальный. Но эту область его дарования я никак оценить не могу. Но все его фильмы и вся его проза мне кажутся недостаточно радикальными как раз. Вот мне кажется, что Мамлеев уже об этом состоянии между жизнью и смертью все рассказал. Все, кто пытаются подражать Мамлееву, ходят в круге Мамлеева. И не вырываются за его пределы. Мамлеева можно любить или не любить, можно испытывать к нему отвращение, но мне кажется, что безотносительно к его нравственному облаку (или к нравственному облику Эжена Головина), Мамлеев по художественному  радикализму в 70-е…

Да нет, конечно! Понимаете, Мамлеев – сложное стилистически, философски и идеологически явление. «Вечная Россия»  – это как раз еще простой довольно сборник текстов.

Но само общение с Мамлеевым производило впечатление огромной сложности, внутренней диалектики. А Дугин – это мальчик на побегушках в мамлеевском кружке. Это человек, который ни Мамлеевым, ни Головиным, ни Джемалем всерьез никогда не рассматривался. Мамлеев собирался в этом кружке общаться со своими друзьями-чудаками, злыми и опасными чудаками, но философия Южинского переулка – это далеко не философия нынешней России. Философия русской хтони – да, но с полным осознанием ее хтоничности и, в общем, без любви к…

Да вот она в том и заключается, что незримые сущности — иногда хтонические, иногда христианские — входят в реальность, в нашу жизнь. Возьмите, например, рассказ, который Мамлеев считал идеальным — рассказ из классики Юрия Казакова (ну, он так немножко на отшибе — рассказ, который к социальному реализму прямого отношения не имеет) «Кабиасы». По-моему, великий рассказ, в котором вдруг оказывается, что наличная реальность не исчерпывается вот этим описанием как есть.

Мамлеев видел, что в жизнь вторгаются, что в жизни действуют те или иные нематериальные силы. И он их персонифицировал. Другое дело, что, мне кажется, он несколько увлекался эстетикой безобразного, что делает, например,…

Не с рассказов. Ну, можно прочитать «Утопи мою голову», но я думаю, что лучше всего прочитать «Московский гамбит», чтобы иметь представление о мамлеевских, так сказать, техниках и об истоках его литературы. О среде, которая эту литературу порождала.

К тому же «Московский гамбит» самый, так сказать, нормальный из его романов. Потому что если вы начнете с «Шатунов», не факт, что вы даже дочитаете. Есть некоторые люди, которые советуют начинать с «Мир и хохот». Но я думаю, что всё-таки с «Гамбита». А лучше всего прочесть «Вечную Россию». Тогда вы, по крайней мере, понимаете метафизику Мамлеева и не относитесь к его прозе как к набору страшилок.

Сложно отношусь. Понимаете, я ко всему Южинскому кружку отношусь очень сложно. Мамлеев и тот, при всем его таланте, не вызывает у меня однозначного восторга, он все-таки создал духовную среду, которая могла привести как к духовным прозрениям, так и к духовным падениям. Все опасно, нет безопасных идей. Но эта среда была подпольной в «достоевском» смысле и такой довольно сектантской.

Головин как поэт представляется мне талантливым, но не более. И даже талантливым весьма средне на фоне многих авторов его поколения, но его образ жизни, эксперименты, его поиски всякого рода оккультных знаний вообще не вызывают у меня никакого интереса и сочувствия. Мне все это кажется каким-то…

Эта мысль была популярной в 70-е годы. Если вы прочтёте… Я не провожу никаких параллелей между «Шатунами», например, и Кавериным, но если вы прочтёте «Летящий почерк» Каверина, который я считаю его лучшей повестью, самой глубокой и самой неоднозначной… Вот там, помните, дед Платон говорит этому своему внуку — очень правильному, очень доброму, очень счастливому мальчику,— он ему говорит: «Бойся счастья. Счастье спрямляет жизнь». Это интересная мысль, а особенно от старика Каверина, который прожил жизнь довольно счастливую, но страшно внутренне трагическую, если почитать «Эпилог». И если вы прочтёте… Почему я рекомендую «Летящий почерк»? Поздние каверинские повести — «Загадка»,…

Горчев зависел от Хармса очень мало и скорее формально: жанр случая, жанр короткой абсурдистской заметки, короткой абсурдистской миниатюры, рассказа. Сходство чисто формальное, потому что Хармс — это, конечно, мамлеевщина: глубокая эзотерика на грани безумия. Особенно в «Мире и хохоте», где уже сардоническая эта интонация господствует в гораздо большей степени, чем, например, в «Шатунах» или в «Московском гамбите», хармсовское начало, кафкианское начало чувствуется.

Мир Хармса стоит на очень зыбкой почве, на болоте, и религия является единственным средством как-то это упорядочить. Да и то в гораздо большей степени эта вера — совершенно по Фрейду — подменяется синдромом…

К его идеям, к русским богам я отношусь лучше, чем к его художественному творчеству.

Вообще Южинский переулок — это интересная тема. Пожалуй, философия Южинского переулка… «Южинский философский кружок» — это Головин, это Джемаль, это Мамлеев, это молодой тогда ещё совсем Дугин, Шевченко отчасти, по-моему. Да, это такой русский консервативный кружок. Но, видите ли, дело в том, что Мамлеев гораздо шире этой философии. Он написал очень хорошую книгу о московском кружке, где замечательно передана атмосфера тех лет. Я имею в виду, конечно, «Московский гамбит». Там эта атмосфера подпольной Москвы… Я её застал и очень хорошо её помню: вот этих ксероксов, этих перепечаток, этих сборищ…