Как вы относитесь к творчеству Юрия Мамлеева?

Ну, это без сомнения. Именно потому, что Эжен Головин, Евгений Головин с его экспериментами над собой, над веществами, над другими людьми — это такой русский Алистер Кроули. Но если у Алистера Кроули лучше всего именно стихи и проза, ныне нам доступные в гениальных переводах Кати Дайс, то у Головина как раз личность интереснее, а стихи довольно традиционные. И вот это самое печальное: человек ставит такое количество опасных для жизни экспериментов ради такого, в общем-то, ничтожного результата. Не скажу «ничтожного», но традиционного.

Самым талантливым человеком в кружке Южинского переулка был все равно Мамлеев. А Головин действительно такой классический персонаж 70-х годов. Вот я…

Видите, Мамлеев и Головин ― члены Южинского кружка, которые, в общем, относились чрезвычайно серьезно к своими занятиям: и к эзотерике, и к оккультизму, как они его понимали. Они действительно были мыслители, а не шарлатаны, хотя мыслители с довольно шатким, на мой взгляд, мировоззренческим базисом, который только в Москве 70-х годов мог иметь raison d'etre. Но как бы то ни было, Остромов на самом деле эзотерикой занимается исключительно для заработка и легализации. Если бы надо было заниматься, как, кстати, реальному Остромову и пришлось в конце жизни, директорством в чайном тресте, он бы занимался этим. Он вообще не мыслитель, он человек гениальной адаптивности, он ― никтум, то есть человек,…

Я очень люблю Мамлеева как человека, Царствие ему небесное, а прозу его не люблю совсем. Я не могу вам объяснить почему. Наверное, потому, что много в этой прозе какой-то паранормальности, мне не близкой, какой-то бесчеловечности, тоже мне не близкой. Ну, самое главное, что это не та Россия, которая описана у него же в «России Вечной». Лучшая его проза — по-моему, «Московский гамбит».

Роман Михайлов – очень талантливый кинематографист, вообще талантливый человек, разносторонне одаренный. Математик, говорят, просто гениальный. Но эту область его дарования я никак оценить не могу. Но все его фильмы и вся его проза мне кажутся недостаточно радикальными как раз. Вот мне кажется, что Мамлеев уже об этом состоянии между жизнью и смертью все рассказал. Все, кто пытаются подражать Мамлееву, ходят в круге Мамлеева. И не вырываются за его пределы. Мамлеева можно любить или не любить, можно испытывать к нему отвращение, но мне кажется, что безотносительно к его нравственному облаку (или к нравственному облику Эжена Головина), Мамлеев по художественному  радикализму в 70-е…

Да нет, конечно! Понимаете, Мамлеев – сложное стилистически, философски и идеологически явление. «Вечная Россия»  – это как раз еще простой довольно сборник текстов.

Но само общение с Мамлеевым производило впечатление огромной сложности, внутренней диалектики. А Дугин – это мальчик на побегушках в мамлеевском кружке. Это человек, который ни Мамлеевым, ни Головиным, ни Джемалем всерьез никогда не рассматривался. Мамлеев собирался в этом кружке общаться со своими друзьями-чудаками, злыми и опасными чудаками, но философия Южинского переулка – это далеко не философия нынешней России. Философия русской хтони – да, но с полным осознанием ее хтоничности и, в общем, без любви к…

Да вот она в том и заключается, что незримые сущности — иногда хтонические, иногда христианские — входят в реальность, в нашу жизнь. Возьмите, например, рассказ, который Мамлеев считал идеальным — рассказ из классики Юрия Казакова (ну, он так немножко на отшибе — рассказ, который к социальному реализму прямого отношения не имеет) «Кабиасы». По-моему, великий рассказ, в котором вдруг оказывается, что наличная реальность не исчерпывается вот этим описанием как есть.

Мамлеев видел, что в жизнь вторгаются, что в жизни действуют те или иные нематериальные силы. И он их персонифицировал. Другое дело, что, мне кажется, он несколько увлекался эстетикой безобразного, что делает, например,…

Не с рассказов. Ну, можно прочитать «Утопи мою голову», но я думаю, что лучше всего прочитать «Московский гамбит», чтобы иметь представление о мамлеевских, так сказать, техниках и об истоках его литературы. О среде, которая эту литературу порождала.

К тому же «Московский гамбит» самый, так сказать, нормальный из его романов. Потому что если вы начнете с «Шатунов», не факт, что вы даже дочитаете. Есть некоторые люди, которые советуют начинать с «Мир и хохот». Но я думаю, что всё-таки с «Гамбита». А лучше всего прочесть «Вечную Россию». Тогда вы, по крайней мере, понимаете метафизику Мамлеева и не относитесь к его прозе как к набору страшилок.

Эта мысль была популярной в 70-е годы. Если вы прочтёте… Я не провожу никаких параллелей между «Шатунами», например, и Кавериным, но если вы прочтёте «Летящий почерк» Каверина, который я считаю его лучшей повестью, самой глубокой и самой неоднозначной… Вот там, помните, дед Платон говорит этому своему внуку — очень правильному, очень доброму, очень счастливому мальчику,— он ему говорит: «Бойся счастья. Счастье спрямляет жизнь». Это интересная мысль, а особенно от старика Каверина, который прожил жизнь довольно счастливую, но страшно внутренне трагическую, если почитать «Эпилог». И если вы прочтёте… Почему я рекомендую «Летящий почерк»? Поздние каверинские повести — «Загадка»,…

Горчев зависел от Хармса очень мало и скорее формально: жанр случая, жанр короткой абсурдистской заметки, короткой абсурдистской миниатюры, рассказа. Сходство чисто формальное, потому что Хармс — это, конечно, мамлеевщина: глубокая эзотерика на грани безумия. Особенно в «Мире и хохоте», где уже сардоническая эта интонация господствует в гораздо большей степени, чем, например, в «Шатунах» или в «Московском гамбите», хармсовское начало, кафкианское начало чувствуется.

Мир Хармса стоит на очень зыбкой почве, на болоте, и религия является единственным средством как-то это упорядочить. Да и то в гораздо большей степени эта вера — совершенно по Фрейду — подменяется синдромом…

Я вам объясню. Одна из главных способностей людена — это способность уходить с переднего плана реальности на какой-то другой план, уходить из сферы вашего восприятия. И вот все прекрасные дети, которых видели там Стругацкие, та замечательная молодежь — она никуда не делась, она не стала обывателями. Мы же не прослеживали их судьбы. Значительная часть их уехала, а огромная часть их перешла на полулегальное существование. Они ушли с внешнего плана реальности и переместились куда-то туда, где вы их не видите. Вот и все. Это очень важная люденская особенность.

Скажу вам больше: я вижу главную задачу вот этой следующей эволюционной ступени в том, чтобы не то чтобы маскироваться, а просто вы…