Что вы думаете о Людмиле Улицкой? Какую её книгу вы считаете лучшей?

О таком типе людей, которые всех спасают. В большей степени об этом «Медея». Я помню, что «Сонечка» у меня вызывала определенное несогласие. Я из Улицкой, конечно, больше всего люблю «Казус Кукоцкого» и «Зеленый шатер» с его потрясающими накладывающимися композиционными кусками. Причем больше всего в «Казусе Кукоцкого» люблю безумную часть вот эту. Эти скитания по безлюдным пространствам женщины, якобы пребывающей в деменции, а на самом деле – в очень интенсивной внутренней жизни. Наверное, стоит перечитать «Сонечку» и заново себя спросить.

Высшее достижение Улицкой в новелле, в повести – это «Бедная счастливая Колыванова» и вообще «Девочки». Сам цикл «Девочки» – это такой манифест…

О том, что останется или не останется в истории, я судить не уполномочен. Ну, Денис Драгунский останется, безусловно. Или некоторые поэты, некоторые прозаики, которые находятся сейчас в России, останутся в истории. Из тех, которые сейчас вне России, это, безусловно, Букша с ее новым романом «Маленький рай» и с предыдущими. Она – один из самых думающих сегодня людей. Безусловно, Улицкая – она себе место обеспечила, Сорокин обеспечил. Тут говорить не о чем, спорить не о чем.

Я думаю, что хорошие шансы есть у молодых авторов – у тех, кому сегодня, условно говоря, лет двадцать пять, как Илье Воронову.

Если вопрос был о тех вписавшихся в литературный контекст, кто подсуетился и…

Есть, Софья Ковалевская. Дело в том, что это не только первый пример женщины-ученой в России. Это первый пример научной прозы. То, что она математик, чувствуется очень сильно: она подходит к эмоциям на абсолютно рациональном уровне. Проза Улицкой не только физиологична, она научна. Это пишет человек, который примерно понимает, как устроена биохимия возраста, биохимия страсти. И этот научный подтекст колоссально важен в ее сочинениях. Это человек безупречно логического мышления и безупречной научности в подходе к явлениям – к социальным, к биологическим, к любви.

Я думаю, что Улицкая написала лучшую книгу о подростках в постсоветской литературе (а может, и в советской). Она написала…

Мне очень нравится «Зелёный шатёр» именно своей нарративной оригинальностью. Понимаете, вот как крыша, крытая шифером, там куски этих воспоминаний временами перекрываются. И вот эти точки перекрытий, когда одно и то же событие глазами разных людей, они мне симпатичны. Это действительно как такой зелёный шатёр, как шалаш.

Но, конечно, большинство героев этой книги вызывают у меня стойкую неприязнь, потому что о диссидентском движении семидесятых годов я сужу, во-первых, по личным воспоминаниям (всё-таки эти люди бывали у нас дома, я бывал в их домах). А во-вторых, роман Кормера «Наследство» кажется мне в этом случае, в этом смысле, что ли, более трезвым, более жёстким, скептическим.…

Ничего особенно хорошего не думаю, к сожалению. Я очень люблю Людмилу Евгеньевну Улицкую. Мне очень нравится её лучшие, на мой взгляд, ранние вещи — «Девочки» первую очередь, «Медея и её дети». Мне очень интересен «Даниэль Штайн». Многое мне нравится в «Зелёном шатре». Интересная, безусловно, её публицистическая деятельность, весьма. Но вот «Искренне ваш Шурик» и «Весёлые похороны» — это те тексты, которые мне кажутся более близкими к попсе, если угодно. Хотя, может быть, я чего-то недопонимаю. А больше всего я люблю «Казус Кукоцкого». А больше всего в «Казусе Кукоцкого» — вторую часть, вот эту сюрреалистическую.

Нет, никогда. Потому что перед Водолазкиным стоит серьезная проблема, это не поп-проблема. Его могут пытаться завербовать в поп-культуру, но вот уже по «Оправданию острова» понятно. Водолазкин всю жизнь решает одну проблему: попытаться изобразить синхронность всех событий в истории, снять категорию времени вообще. Это очень серьезная проблема. Показать синхронность существования всех великих явлений в культуре, иллюзорность времени. Знаменитые этим пластиковые бутылки — просто самый наглядный пример. «Лавр» — это вообще роман о разных способах, о разных изводах существования русской души, которым совершенно не может быть подвергнута опасению, кто бы что бы там не делал. Из Улицкой…

Проблема именно в том, что Улицкая создала новый жанр, но это не очень почувствовалось. То, что её произведения с виду традиционны, не означает, что они выдержаны в традиционном русле. Это научная проза, проза биологическая. Это проза профессионального биолога и, вдобавок, она очень физиологична. Лучшее, что написала Улицкая,— это, на мой вкус, «Девочки» (книга рассказов, такой цикл) и «Казус Кукоцкого». Вот этот её физиологический, научный к нервной деятельности, к любви, к феномену самопожертвования, вообще научное отношение к феномену человека,— оно — редкий и прекрасный случай — привело к большой формальной новизне, к очень интересной жанровой эволюции.

В чем принципиальная…

Много раз говорил, что очень её люблю, главным образом за жанровую новизну. Действительно, она создала такую почти научную прозу в «Даниэле Штайне» и, может быть, рискну сказать, такую новую физиологическую прозу в «Девочках» и в «Казусе Кукоцкого» — в тех её текстах, которые я выше всего ценю. Я вообще очень люблю Людмилу Улицкую. Я люблю её как человека. Но главным образом мне нравится, конечно, её замечательное жанровое новаторство. Вот очень интересный прием в «Зеленом шатре», когда эти тексты, как чешуйки, как черепицы на крыше, они немножко перекрываются, когда одни и те же эпизоды, пересказанные с разных точек зрения, потому что совпадают какие-то куски хронологические, но рассказаны…

Они не то что виноваты. Она не имела в виду, что они виноваты. Но следствием многих их заблуждений являются заблуждения нынешние. Когда-то Павловский, совсем недавно, в интервью со мной сказал: «Шестидесятники многим семидесятникам казались людьми плоского мышления, пока не выяснилось, что именно шестидесятники способны действовать, а семидесятники — только гнить и рефлексировать». Шестидесятники виноваты, возможно, в том, что у них были некоторые социальные иллюзии. Вот за что я Улицкую люблю? Она же всё-таки биолог, и у неё антропологическое мышление, а не социологическое. Возможно, социальные иллюзии мешали, а надо было более глубоко, более антропологически, более метафизически,…