Войти на БыковФМ через
Закрыть

Что делать, если мои дети ведут себя как поросята?

Дмитрий Быков
>250

Напрашивается глупая шутка про свинью: «Не надо быть свиньей, и дети не будут поросятами», но это, к сожалению, не помогает. Во-первых, эта острота довольно пошлая, а во-вторых, видите, даже Льюис Кэрролл, который уж на что любил детей (некоторые считают, что слишком) вывел все равно ребенка в образе поросенка в «Алисе в стране чудес», и дети обожают этот эпизод. Видимо, некоторое обаятельное свинство, действительно, входит в канон детского поведения. Знаете, я боюсь детей, которые хорошо себя ведут. Я боюсь послушных детей — не то чтобы из них вырастали рабы, но вообще всякое такое сладенькое послушание немножко подозрительно, оно наводит на мысль об Иудушке Головлеве, который, помните, все время целовал милого друга маменьку в плечико, а впоследствии задушил всю семью своими паучьими сетями. Я не очень люблю послушных детей. Хотя на моей совести есть несколько грехов, когда я на своих орал самым беспардонным образом, и мне очень за это стыдно.

Когда-то Валерий Попов очень правильно сказал, что ребенок — это колоссальный усилитель: ни за кого не испытываешь такой радости, как за ребенка, и ни перед кем — такого стыда, как перед ребенком. Он рассказывал, как своей дочери купил билеты на концерт итальянцев, которая приняла, кстати, их довольно равнодушно, но он говорит: «Я был так счастлив, таща ей эти два билета! Ни одна моя покупка в эти годы не радовала». Ну и действительно, ребенок всегда гигантски усиливает любую эмоцию, и мне довольно стыдно, в общем. «Довольно стыдно мне», как любил цитировать Маяковский. Но что говорить? Все-таки их непослушание меня отчасти радует, потому что послушание их меня был пугало. Я не люблю в себе авторитарного родителя.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Кого из ваших современников любой профессии вы можете выделить как носителя богатого и красивого русского языка?

Понимаете, если под носителем языка имеется в виду повседневное общение — для меня нет здесь, пожалуй, границы. Два писателя были для меня эталоном. Это Вячеслав Пьецух, чей язык и в книгах, и в повседневном общении был всегда богат, разнообразен и изобретателен. И Валерий Георгиевич Попов — человек, который в устной речи формулирует гениально. Я, пожалуй, не встречал более утонченного и более отважного мастера поэтической и очень точной формулировки. Он как-то умеет тоже обо всем сказать предельно ясно. У Житинского был великолепный язык, так это легко все у него получалось. Он как раз и говорил, что, может быть, это искусство создавать иллюзию легкости в прозе дороже всего, потому что иначе…

Почему в книжных магазинах так мало сборников с рассказами, зато много романов? Если ли шанс у современного российского писателя опубликовать сборник рассказов?

Да нет, это довольно устаревшая мысль. Рассказ жив благодаря двум форматам, которые непредсказуемым, неучтенным образом выдвинулись на первый план. Были люди, которые рассказ хоронили. Сборник новелл действительно превратился в такую определенную экзотику, и я объясню, почему. Во-первых, есть блог, а во-вторых, есть глянцевый журнал, который предоставляет для рассказа, пожалуй, универсальную, пожалуй, идеальную площадку. На фоне кризиса «толстых» журналов глянец, по точному предсказанию Шкловского, выдвинулся из маргинальных позиций в центр. И, конечно, благодаря глянцу, где охотно печатаются и Сорокин, и Пелевин, и молодые, талантливые мастера, рассказ отвоевал свое…

Как вы относитесь к Валерию Попову?

О господи, понимаете, я очень много говорил о Валерии Попове, это один из моих любимых писателей и людей. Попову исполнилось восемьдесят, 8 декабря 2019 году. Для меня это страшная, конечно, цифра, потому что я очень хорошо помню, как отмечалось его пятидесятилетие, как Владимир Новиков писал на него замечательную пародию «Мой первый юбилей», очень смешную, стилистически точную. Валерий Попов — один из важных писателей для моего поколения. Еще до того, как мне Житинский о нем рассказал (сказав, что их связывает дружба), я уже прочел «Две поездки в Москву» — итоговый сборник, как раз к полтиннику выпущенный, и меня поразил он совершенно. Потому что Попов — это такое явление в русской литературе…

Почему вас не впечатлил роман «Лавр» Евгения Водолазкина?

Ну, шока нет эстетического, понимаете. Ну, она хорошая книга, но она не открыла мне ничего того, что я бы до этого не знал или не догадывался. Она очень интересно построена, она местами очень остроумна, но вот шока я не испытал.

Я тут недавно, кстати, перечитывал прозу Валерия Попова, который мне всегда представлялся очень крупным автором,— и тоже меня что-то разочаровало. Но от каких-то вещей я всё равно вздрагиваю. Вот я перечёл сборник «Любовь тигра», который прошёл почти незамеченным в разгар перестройки. И какие-то вещи там до сих пор как током ударяют — ну, рассказ «Божья помощь», например. Он такой простой, но просто до слёз. Вот в Попове есть те «кванты истины», как это называли Вайль и…

Почему герои романа Аксенова «Новый сладостный стиль» достигли такой любви и близости, что не могут жить вместе? Нужно ли гасить слишком сильную страсть?

Вопрос не праздный, потому что действительно у того же Валерия Попова, когда он отвечает на вопрос: «Почему они с героиней «Двух поездок в Москву» не могут жить вместе?»,— он отвечает: «В нас преграда. Мы боимся не сохранить этот же уровень силы». Ну, ребята, это надо уметь. Понимаете, счастливая любовь требует больше усилий, чем несчастная, потому что в счастливой надо всё время придумывать, что дальше делать вместе, нужно заниматься какой-то совместной работой или углублять взаимные познания, выстраивать какую-то драматургию. С другой стороны, счастливая любовь… У меня было когда-то такое:

А счастливой любви не бывает.
Не бывает совсем…

Кого из современных авторов вы могли бы назвать «литературным животным»?

То есть это человек, у которого вот то, что Шкловский назвал применительно к Мандельштаму «гениальной физиологией поэта». То есть речь идёт о людях, которые органично, с невероятным чутьём существуют в литературе. Именно в очень умозрительной российской литературе мне таких людей назвать крайне сложно,— людей, которые в литературе были бы, как дома.

Ну, может быть, Александр Кузьменков из Братска — очень интересный прозаик, которому приходится быть таким ядовитым критиком, но мне проза его гораздо интереснее. Вот это человек, действительно в литературе ощущающий себя дома, поэтому его так оскорбляло и оскорбляет заселение туда «чужих жильцов» — он их воспринимает как клопов, как…