Вы говорили, что Илья Авербах — это Тургенев в кино. А с каким классиком можно сравнить Виталий Мельникова, который снял «Уникума», «Старшего сына», «Выйти замуж за капитана» и «Бедного Павла»?

Тут правильнее сказать, любит или презирает Фарятьева Соколова, автор пьесы, потому что Авербах довольно точно ее поставил, добавив атмосферу элегической тоски. Конечно, любит. А кем надо быть, чтобы презирать Фарятьева? Наверное, он потому и позвал Андрея Миронова с его великолепным обаянием играть эту роль. Обычный-то Фарятьев, каким его играл Юрский,— это человек яркий и резко некрасивый. Это человек неконтактный, некоммуникабельный, одинокий. А Миронов играет такого прелестного мечтателя, немножко смешного, но бесконечно трогательного. Нет, конечно, любит. А вообще презирать большого ума не надо. За что же презирать хорошего человека? Только за то, что он не Бетхудов, не мучает…

Понимаете, фильм Авербаха «Голос» по художественной задаче отчасти схож со сценарием и спектаклем Крымова «Дон Жуан. Генеральная репетиция» в театре Фоменко.

В чем здесь проблема? И то, и другое — о феномене искусства. Но просто Авербах, как человек гораздо менее романтический (а уж Рязанцева так и вообще, по-моему, какое-то воплощение интеллектуальный трезвости), рассматривает ситуацию на более жестком примере, более грубом. У Крымова ставят как-никак Моцарта, и у него это история о том, как режиссер губит всех и себя в попытке достичь немыслимого совершенства. Такая немного макабрическая история.

Что касается Авербаха, там режиссер не гениальный, в отличие от такого тоже…

Вот этого я не понимаю, почему он мечтал поставить «Белую гвардию». Это надо спросить Наталью Борисовну Рязанцеву, его вдову, которая сама в качестве гениального сценариста, я думаю, лучше понимала его мотивировки. Тут причина, мне кажется, вот в чем. Авербаха назвал однажды белогвардейцем (в одобрительном, разумеется, смысле) Виктор Платонович Некрасов, при первом знакомстве сказавший: «А это что еще за белогвардеец?» Мне кажется, он увидел в нем во эту принципиальность, эту аристократическую, вопреки рассудку, верность себе и своим. В Авербахе эта дворянская составляющая по матери очень сильна: эта прямая спина, в известном смысле, снобизм (снобизм тоже бывает героическим.…

Да он примерно с ней так и поступил. Только он грубый такой малый, шофер он там, насколько я помню. Только оттолкнул он ее не так, как Онегин, не из высокомерия, не из презрения к девичьему чувству, а из страха сесть. Он понял, что она его соблазняет, и для него это чревато, потому что это девушка того типа, которая потом будет его всю жизнь водить на поводке. Потрясающая актерская работа Светланы Смирновой. Мне кажется, это просто тот же случай, но в пролетарском исполнении.

Это фильм с совершенно понятным смыслом. Просто я не знаю, почему вы его не поймали. Наверное, вы человек ещё очень молодой.

Кстати, последний фильм Авербаха, так получилось. И он его снимал в определенном смысле как завещание. Сценарий Натальи Рязанцевой. Как всегда, в основе этого сценария, а это основа почерка Рязанцевой. Дело в том, что в основе любого конфликта у Рязанцевой, в основе любого её сценария лежит столкновение, не имеющее выхода, неразрешимое.

Там ведь про что картина? Она, кстати, имеет некоторое сходство с фильмом Тодоровского «Большой» — она такая же в этом смысле безнадежная. Там история про то, как актриса, безусловно талантливая (и Сайко замечательно её…

Ну, почему там должна быть надежда на прозрение? Зина Бегункова не из тех людей, которые прозревают. Зина Бегункова из тех людей, которые (напоминаю фильм Абдрашитова и Миндадзе «Пьеса для пассажира») гениально встраиваются в любую среду. Вот её все осудили, а она всё равно там попросила прощения — и тут же стала организовывать всех, и передавать вещи по цепочке. Помните, там финал, в котором она опять командует. Зина не может не командовать. Зина — это тот персонаж, который на самом деле идеально адаптивен. И про неё же не зря сказала собственно Рязанцева: «Ученье Маркса всесильно потому, что оно верно, и верно потому, что всесильно». Вот это человек, у которого рефлексия моральная…

Ну как же Авербах забыт? Во-первых, только что я как раз, виделся с его вдовой — Наталией Борисовной Рязанцевой. И, слава тебе господи, убедился в том, что женщин более умных, лучше владеющих собой, более строгих, более дисциплинированных в каком-то смысле и более прозорливых я просто сейчас не видал. Я могу её сравнить только с Марией Васильевной Розановой. И то, у Марии Васильевны Розановой более хулиганский темперамент. А Рязанцева — это какое-то чудо самообладания.

Конечно, для популяризации Авербаха она делает очень многое, хотя ей приходится таким образом популяризировать себя, потому что два лучших его фильма — «Голос» и «Чужие письма» — сняты по её сценариям, а «Объяснение в…

Не то что это требовало бы особого языка, но это требует специальной организации речи, такой, если угодно, её максимальной энергоемкости. Речь, которая предусматривает, все-таки, художественную нагрузку, образную систему, должна быть энергична, лишена многословия, если оно не входит в художественные задачи, как, скажем, в «Обломове». Она должна быть динамична, как по определению Тынянова, литература — это динамическая речевая конструкция, и динамит этот совершенно необходим. И необходим, конечно, авторский строй речи. Речь должна быть маркирована до некоторой степени персональной интонацией, персональной лексикой.

Я помню, как мне Житинский как-то сказал:…

Он написал довольно много прозы, но главная его проза была впереди. Первый русский психологический роман, который он называл «Русский Пелам» и который, скорее всего, должен был вырасти из отрывка «Гости съезжались на дачу». То, что это будет женский роман, он почувствовал очень точно – там была бы такая своевольная красавица, «Клеопатра Невы». «Египетские ночи» могли бы служить основой замечательного психологического романа. 

Потом, история Петра могла бы стать замечательным прозаическим свершением. Судя по масштабным конспектам, он там тома на три бы размахнулся. Ну и конечно, я думаю, он предполагал большое автобиографическое сочинение. Потому что собственное…

Никогда я не узнаю, кем были бы классики и на чьей они были бы стороне. Свой «крымнаш» был у классиков XIX века — это уже упомянутые мною 1863 и 1877 годы. Толстой был вовсе не в восторге от разного рода патриотических подъёмов. Другое дело, что по-человечески, когда при нём начинали ругать Россию, он очень обижался. Но патриотические подъёмы всегда казались ему довольно фальшивыми. Так что Толстой не был бы «крымнашем», хотя у него был опыт севастопольский.

Насчёт Тургенева, кстати, не знаю. Он был человек настроения. Достоевский, конечно, был бы на стороне «крымнаша», но это выходило бы у него, может быть, намеренно, так отвратительно, так отталкивающе, что, пожалуй… Понимаете, он решил…