В чём популярность романа «Пятьдесят оттенков серого»? Вы, наверное, его и не читали?

Во-первых, потому что «Лолита» — трагический роман, а «Пятьдесят оттенков серого» — дешёвый фанфик. Во-вторых, потому что «Пятьдесят оттенков серого» из рук вон плохо написаны. В-третьих, потому что «Лолита» содержит великую мысль, в том числе о судьбе России в XX веке, что я пытаюсь доказать, а «Пятьдесят оттенков серого» не содержат мыслей.

Во-первых, действительно то, что они подписали это письмо с его согласия — это уже характеризует их очень дурно. Если бы они без его согласия это подписали, то было бы хорошо. Но есть воспоминания Ивинской и Иры Емельяновой, кстати, где сказано, что когда они пришли к Пастернаку попросить у него индульгенцию за подписание этого письма, Пастернак им вслед смотрел с большой иронией, потому что, говорит: «Они шли, взявшись за руки, почти бежали, и чуть не подпрыгивали от радости, от него уходя». Есть эти мемуары Емельяновой. Ну, это дурной поступок.

Знаете, один журналист однажды у меня попросил разрешения опубликовать против меня пасквиль, ему это тогда было надо. И я хотел уже дать…

Не иронично он высказывался. Понимаете, не надо об этом так говорить. Вот давайте про исторические его произведения. Ошибочно было бы думать, что «Голубая книга» — сатирическое произведение. Зощенко — абсолютно искренне полагал, это было у него, я думаю, умозрительное убеждение, но вполне искреннее, что время литературы серьезной прошло. Потому что массовым читателем ХХ века является обыватель. Конечно, время утонченной, изысканной, серьезной литературы, какой была литература символистов, взрастившая, вскормившая Зощенко, это время прошло. В «Мишеле Синягине» это сказано открытым текстом.

Время утонченных ценителей, серьезных людей вытеснилось. И для Зощенко одной из…

Ну а как же? Прочтите рассказ «Ягоды»: «Гога сходил хорошо». Прочтите «Плоды просвещения». У Толстого просто немного хармсовский, такой абсурдистский юмор. «Все смешно,— он Горькому говорил,— все люди смешны: и вы смешной, и я смешной». Это такой онтологический юмор. Мандельштам тоже любил говорить: «Зачем шутить? И без того все смешно». Юмор Толстого такой абсурдистский, что ли, но довольо жесткий, по природе своей довольно бескомпромиссный. У Толстого много юмора в поздней прозе, хотя это такой не юмор острот, реприз, шуток, а это юмор положений. Именно этим ему был близок Чехов, для которого тоже абсурд был повседневностью. Или повседневность была…

Нет, то, что предсказывал Мережковский, с абсолютной наглядностью воплотилось в 1918 году. Мережковский… вот это интересная штука. Наверное, Мережковские – самая интересная пара из тех,  о которых я написал книжку («История великих пар»).

Пара Гиппиус-Мережковский – самая интересная. Они, конечно, друг без друга не могли; они, конечно, друг от друга зависели, они друг друга интеллектуально подталкивали и оплодотворяли, простите за двусмысленность. Но мне кажется, что Дмитрий Сергеевич был умнее Зинаиды Николаевны. Он был умнее в каком-то высшем смысле. Не потому, что Зинаида Николаевна, как сказано у Куприна про царицу Савскую, «была умна мелочной мудростью…

Даже не столько Бакунина, сколько Кропоткина. Не знаю. Я думаю, что анархизм как идея в России маловероятен (тот, что доведен до химической чистоты). А вот анархизм в каких-то своих частностях – да, безусловно. Ведь из чего исходит анархизм? Это не идея безвластия, это идея самоуправления. Анархизм – это не батька Махно. Об этом раздвоении, об этой вилке Горький хорошо писал, приписывая стихотворение неизвестному куплетисту. Но думаю, что это он сам написал:

Анархист с меня стащил

Полушубок теткин.

Ах, тому ль его учил

Господин Кропоткин? 

Понимаете, анархия – это никоим образом не преступность, не…

Да понимаете, их толпы сидели у нас на кухне, в огромном количестве. И религиозные диссиденты — Николай Зубачев, например. Я хорошо его помню — он у нас в Чепелеве снимал дом. И диссиденты, просто издающие «Хронику текущих событий». И, кстати говоря, «Мои брови жаждут крови» я знал не от Кима — это пелось.

Самиздат дома был в большом количестве, тамиздат. Я помню, что я в 12 лет прочел Одоевцеву «На берегах Невы». Когда я читаю комментарии Олега Лекманова к «Жизнь прошла, а молодость длится», я вижу, сколько там лажи, сколько там вранья и сколько там цитирования чужих текстов под видом монологов. Но тогда, ребята, как это на меня действовало! Когда я в 12 лет наизусть знал:

К Гумилеву я…

А потому, что большая часть авторов, в которых плюют, талантливы. Они сильно повлияли на жизненную практику. Они, как писал Горький, так сильно помешали людям жить по-прежнему, что им это не прощают. И я бы такую посмертную месть воспринимал бы позитивно. Когда сбрасывают Пушкина то с парохода современности, то с постамента украинского, – они признают его величие в какой-то степени. И то, что Пушкина делают ответственным за весь русский менталитет. Вероятно, это тоже не просто так. Вероятно, это глубоко правильно.