Войти на БыковФМ через
Закрыть
История

В чём опасность разделения на западников и славянофилов?

Дмитрий Быков
>250

Знаете, Гоголь в оклеветанной книге «Выбранные места из переписки с друзьями» (в книге во многом, конечно, смешной, но её породила такая больная реальность, что книга вряд ли могла быть другой, не могла быть здоровой) писал, что это люди, которые описывают один дом, только одни — с фасада, а другие — с торца, поэтому их взаимное раздражение, конечно, во многих отношениях вредно и непостижимо. Но я как раз против стирания этих граней, потому что, видите ли, ведь между западниками и славянофилами одна совершенно конкретная разница. Одни делают упор на имманентные признаки: «Мы такие — и поэтому мы правы. Патриотично называть себя русскими и оправдывать русских. Мы признаём всё недостатки и пороки русских». А особенно их признавал Самарин, я думаю, что в значительной степени Языков, я думаю, что в значительной степени всё понимал во всяком случае младший Аксаков и так далее. Все они это понимали. Ну, Сергей Тимофеевич Аксаков, кстати, я думаю, понимал это ещё лучше, но он ещё не был в обычном смысле славянофилом.

Понимаете, этот раскол случился в сороковые годы, и случился именно тогда, когда Россия остановилась в своём движении, когда она была искусственно подморожена Николаем. Люди обычно выясняют отношения, когда им делать нечего. Вот «Герой нашего времени» — роман о том, как человеку в России делать нечего. Это очень точно. Николай — я думаю, самая роковая, более роковая фигура в России, чем Иван Грозный, потому что Николай не просто, как Грозный, вгонял страну в катастрофу, нет, он её подмораживал, но это и оказалось главной катастрофой. В этом смысле и Александр III недалеко от него ушёл, хотя как фигура, как личность он бесконечно обаятельнее.

Так что я бы раскол на западников и славянофилов считал бы, конечно, тоже трагедией российского сознания. Но правота есть в одном. Славянофилы считают: «Раз мы русские, то мы такие и ни перед кем отвечать не должны. Да, мы плохие, но никто не смеет нас учить, потому что это у нас в крови. Вот мы такой отряд, особый отряд населения». Что касается западников, то они всего лишь признают универсальные критерии. И в этом смысле я, конечно, на их стороне, потому что я противник любых имманентностей.

Поэтому, как мне кажется, искусственный этот конфликт будет погашен, когда просто станет понятно, что нельзя оправдывать себя своей самостью, особостью, особым путём и так далее. Никакого особого пути не существует ни для кого. Люди все разные, но законы для них единые. И поэтому, к сожалению, бесконечно ругать себя и упиваться этим саморуганием, повторяя: «А всё равно мы лучше всех!» — ну, это просто путь недальновидный. И мне кажется, что настоящая катастрофа славянофильства происходит сейчас, потому что уже видно, до чего эти «проповедники самости» довели и себя, и страну. А дальше всё будет ещё хуже. Поэтому — хочешь не хочешь, а придётся признать над собой некие критерии.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Почему Геннадий Шпаликов в последние годы сочинял о декабристах?

Ну там одна пьеса, насколько я знаю. И, по-моему, это не последние годы. Тема декабристов и вообще, тема Пушкина и его контактов с Николаем очень занимал людей либо начала 30-х, когда они оправдывали себя примером пушкинских «Стансов», как Пастернак, как Тынянов, и людей конца 60-х годов, когда, говоря словами того же Тынянова, «время вдруг переломилось». Хуциев с его сценарием о Пушкине (8-го числа будем представлять на книжной ярмарке его), Шпаликов с пьесой о декабристах, Окуджава с пьесой «Глоток свободы» и с романом. Кстати говоря, пьеса, на мой взгляд, недооценена, и она в тогдашней постановке в Ленинградском детском театре была шедевром безусловным. Я не был там, а вот Елена Ефимова, наш…

Александр Блок видит у поэта задачу по гармонизации мира и считает, что Пушкин задохнулся в набирающей силу эпохе Николая I. Почему несовместимы эти два стремления упорядочить хаос?

Вы совершенно правы в своем противопоставлении двух понятий порядка. С одной стороны, на кладбище тоже порядок — это порядок полицейский. С другой стороны, есть высший порядок, гармонический. Поэт стремится гармонизировать реальность. Понимаете, мы же очень мало знаем Пушкина-политика: у нас есть только «Записка «О народном воспитании»», несколько писем Вяземскому, Нащекину, где он проговаривается, и то, конечно, это собеседники не его уровня. Пушкин пытается гармонизировать мир, в этом смысле его патриотизм отличается от казенного. А пытается ли Николай гармонизировать мир? Нет, он пытается его заморозить, а это совсем другое дело, потому что в результате его размораживания сносит…

Что вы думаете о Федоре Достоевском?

Я считаю его очень крупным публицистом, превосходным фельетонистом, автором замечательных памфлетов, очень точных и глубоких публицистических статей. И его манера (конечно, манера скорее монологическая, нежели, по утверждению Бахтина, полифоническая), его хриплый, задыхающийся шёпоток, который мы всегда слышим в большинстве его текстов, написанных, конечно, под диктовку и застенографированных,— это больше подходит для публицистики, для изложения всегда очень изобретательного, насмешливого изложения некоего мнения, единого, монологического. Все герои у него говорят одинаково. Пожалуй, применительно к нему верны слова Толстого: «Он думает, если он сам болен, то и…

Почему именно к 1837 году Михаил Лермонтов мгновенно стал известен, ведь до этого было десять лет творчества, и на смерть Пушкина писали стихи многие?

Во-первых, не так уж много. Вообще, «много стихов» для России 30-х годов — это весьма относительное понятие. Много их сейчас, когда в интернете каждый получил слово. А во-вторых, я не думаю, что Лермонтов взлетел к известности тогда. Скандал случился, дознание случилось, а настоящая, конечно, слава пришла только после романа «Герой нашего времени», после 1840 года. Поэзия Лермонтова была оценена, страшно сказать, только в двадцатом веке, когда Георгий Адамович написал: «Для нас, сегодняшних, Лермонтов ближе Пушкина». Не выше, но ближе. Мне кажется, что Лермонтов до такой степени опередил развитие русской поэзии, что только Блок, только символисты как-то начали его…

Как вы объясняете ученикам проблему Эдипа из трагедии Софокла? Кто виноват в трагедии?

Я, во-первых, не объясняю им эту проблему, потому что «Эдип» не входит в школьную программу. Но меня как-то дети спросили… Вот я говорил об исламе, где есть история предопределенности, как Печорин, например: он же все-таки, как и Лермонтов, испытывает к Кавказу, к исламу интерес и верит, как фаталист («Фаталист» не зря венчает «Героя нашего времени», венчает его идеологически и формально), он относится к судьбе, к предопределению с абсолютным доверием. Дети спросили, есть ли это в язычестве? В язычестве герой борется с роком, и, хотя эта борьба обреченная, она как раз и есть суть трагедии, ее предмет. Я не думаю, что в античной трагедии кто-то виноват. Я думаю, что как раз рок, фатум снимает идею вины:…

Почему люди короткой эпохи: Лермонтов, Печорин, Фицджеральд — гениальны, но обречены?

Потому и обречены, что слишком тесно связаны со временем. Выразитель эпохи обречен погибнуть вместе с ней. Я все-таки не думаю, что Фицджеральд подходит к этому. Да, Печорин — герой своего времени, но Фицджеральд не совсем. Фицджеральд, конечно, порождение эпохи джаза, но лучший-то его роман написан после эпохи джаза, и он сложнее, чем «Великий Гэтсби». Я разумею, естественно, «Ночь нежна». «Tender Is the Night», конечно, не так изящна. Как сказал Олеша: «Над страницами «Зависти» веет эманацией изящества». «Великий Гэтсби» — очень изящно написанный роман, великолепная форма, невероятно компактная. Но «Ночь нежна» и гораздо сложнее, и гораздо глубже, мне кажется.