Нет, автобиографическое оно потому, что пушкинский конфликт с отцом лежит в его основе. И скупость Сергея Львовича была общеизвестна. Но я понимаю, что вы имеете в виду: вас не устраивает, что в образе Барона есть внутренняя линия. Понимаете, мне кажется, что играть эту вещь как вещь о скупости было бы скучно, тут речь идет о скупости в более широком смысле. Все названия этих пьес оксюмороны. Моцарт и Сальери друг другу противостоят, пира во время чума не бывает, каменное не может быть гостем, скупое не может быть рыцарем. Это установка принципиальная, которая объединяет все пьесы, и играть их надо в амбивалентной манере. Понимаете ли, что чувство, что ты удовольствия жизни утратил, что ты урывал время на них, а большую часть времени ты потратил на мучительное и сладостное творчество, на собирание, на накопление строчек, впечатлений и так далее,— это чувство знакомо любому поэту. И я думаю, что в «Скупом рыцаре» есть внутренняя линия — Пушкин не могу в себе этого не ощущать. И я думаю, что Барон над сундуками — это Пушкин над своими томами, который вспоминает, благодаря кому, благодаря чему ему достались сокровища в этих кладезях. Я думаю, что так сыграть её было бы интереснее. Потому что играть её просто как драму об Альбере и Бароне — не очень понятно, что там искать и чего ради все это написано.
Мне кажется, что наоборот, такой сколько-нибудь нестандартный ход к пушкинской пьесе, помогающий выявить её внутреннюю сложность,— это всегда во благо. Потому что в этом-то и особенность Пушкина, что все его герои амбивалентны, и каждый из них может быть рассмотрен с разных точек зрения.
