Почему вы считаете книгу «Святополк-Мирский» Михаила Ефимова и Джеральда Смита спорной?

Николай Чуковский своей невесте Марине (сын Корнея Ивановича) говорил: «Только люди со вкусом понимают, что Некрасов — великий поэт». Это действительно надо понимать. Мы как-то с Катькой вспоминали источники этой цитаты про печенегов и половцев, там же не только Плевако: все вынесли, то вынесли, то вынесли. Это тут, конечно, восходит и к Пушкину:

Ее, беснуясь, потрясали —
Смотрите ж: все стоит она!
А вкруг ее волненья пали —
И Польши участь решена…

Это такой довольно распространенный русский риторический прием: и то вынесли, и это вынесли; и королева Елизавета на примере Англии тоже этим пользуется. Но лучше всего это сделал Некрасов. Я, знаете,…

Понимаете, для писателя завидовать критику — это примерно как для наездника завидовать конюху. Простите меня, конечно, за такое сравнение, но как-то я из конюхов выбрался в жокеи. Слава богу, что не в лошади, но я как бы не обслуживаю литературный процесс — я участвую в нем. Это не значит, что я критиков не люблю или плохо о них думаю. Галина Юзефович — блестящий критик, талантливый филолог, но я говорю же о себе как о критике в данном случае. Я критиком был очень недолго, я и сейчас балуюсь иногда литературно-критическими заметками, если мне хочется о ком-то или о чем-то написать. Но я совершенно не хочу этим профессионально заниматься. Потому что критик — это хотя и важная часть литературного процесса,…

Наверное, можно. Вот я говорил об этом, кстати, в Воронеже, на лекции о России Бунина. Это вызывало там некоторый шум в зале, скажем так. Там вообще в «Петровском», в этом клубе, очень хорошая аудитория, и они в правильных местах шумят. Вот там они задали вопрос… я, вернее, задал вопрос: «Почему в России так мало убедительных женских образов?» Наверное, из-за идейной нагрузки. Вот таких, как Наташа Ростова, которая сама по себе ничего не символизирует, очень мало. Уже Анна Каренина — до некоторой степени символическое явление.

Всегда Россия олицетворена женщиной, или женщина олицетворяет бога, как правильно заметил Эткинд Александр. Там большой поэт разворачивает тему отношений с…

Но ведь «Пошехонская старина» писалась не как цельное произведение. Как почти все его сочинения, включая даже «Господ Головлевых», это писалось постепенно как цикл очерков. И я думаю, что «Пошехонская старина» просто не завершена. Это не законченная вещь, к которой он бы ещё возвращался. Там обретены, обретаются какие-то новые для Щедрина нотки. Нотки такого горько идиллического упоения всей этой пошехонщиной, понимаете. Ну, как это есть уже и в истории одного города, что так напрягало Писарева. Там не только насмешка, но умиление. Там есть умиление. И я со свой стороны глубоко сочувствую Щедрину, который всю жизнь так пылко умел ненавидеть, а под конец, в старости сделался почти…

Ну нет, конечно. Просто это разные истории совершенно. Литвинов одержим любовью тоже, потому что ему делать нечего; потому что, как правильно совершенно говорит Писарев, «он не гора, а кочка». «дюжинный честный человек» — Литвинов, признается сам Тургенев. Потому что Базарова больше нет, Базаровых истребили. Кстати говоря, Россия тогда тоже прошла через 2 войны: 1863 год — усмирение Польши, 1877 — помощь братьям-славянам в Болгарии, которая вызвала в обществе истерику, совершенно точно описанную Толстым, описанную им так жестоко, что Катков даже отказался печатать 8-ю часть «Анны Карениной» (она вышла отдельно). Для большинства читателей роман закончился…

Ну, Белинский — просто лучший русский литературный критик своей эпохи. И тут важно не то, что он новатор, а то, что он прекрасно умеет разбирать текст. Он, во-первых, человек очень остроумный, прежде всего. Его разборы, такие как, скажем, разборы гоголевских «Выбранных писем», они всегда отличаются замечательным умением подобрать цитаты (хотя он, пожалуй, несколько ими злоупотребляет), ну и конечно, высмеять он умеет как мало кто.

У Белинского был как у критика, понимаете, один только реальный недостаток, как мне представляется: он несколько недооценивал фантастику. Он писал: «Фантастическое в наше время может иметь место только в домах умалишённых»,— пишет он в своей статье…

Я только что приехал с лекции по Рязанову («Рязанов и русская литература»), где рассматривал эволюцию у Рязанова — всё-таки очень литературного режиссёра — трёх тем: тема человека государственного (это Мерзляев, например, или гэбист из «Предсказания»), тема человека маленького (это Лукашин, например, Новосельцев) и тема человека лишнего, сверхчеловека, если угодно. Дело в том, что тема лишнего человека в российской литературе очень быстро начала эволюционировать (обратите на это внимание) в тему сверхчеловека. Онегин — классический лишний человек, и, в общем, он ничтожество. Пушкин и относится к нему, как к ничтожеству, и весь роман — это акт мести Александру Раевскому.

Я помню,…

Вот если кто умеет писать страшное, так это Маша Галина. Она живет в Одессе сейчас, вместе с мужем своим, прекрасным поэтом Аркадием Штыпелем. И насколько я знаю, прозы она не пишет. Но Маша Галина – один из самых любимых писателей. И вот ее роман «Малая Глуша», который во многом перекликается с «ЖД», и меня радуют эти сходства. Это значит, что я, в общем, не так уж не прав. В «Малой Глуше» есть пугающе страшные куски. Когда там вдоль этого леса, вдоль этого болота жарким, земляничным летним днем идет человек и понимает, что расстояние он прошел, а никуда не пришел. Это хорошо, по-настоящему жутко. И «Хомячки в Эгладоре» – очень страшный роман. Я помню, читал его, и у меня было действительно физическое…

Гренуя с Фаустом нельзя сравнить именно потому, что Фауст интеллектуал, а Гренуй интеллекта начисто лишен, он чистый маньяк. Мы как раз обсуждали со студентами проблему, отвечая на вопрос, чем отличается монстр от маньяка. Монстр не виноват, он понимает, отчего он такой, что с ним произошло, как чудовище Франкенштейна. Мозг – такая же его жертва. Маньяк понимает, что он делает. Более того, он способен дать отчет в своих действиях (как правило).

Ну а что касается Гренуя, то это интуитивный гений, стихийный, сам он запаха лишен, но чувствует чужие запахи. Может, это метафора художника, как говорят некоторые. Другие говорят, что это эмпатия, то есть отсутствие эмпатии. По-разному, это…

Вот это и есть прием. Вот это и есть талант. Мы не знаем и никогда не узнаем, как она с ним связана. А просто все связано со всем. В письмах матери героя, сумасшедшей, доживающей в сумасшедшем доме, в письмах её к сыну зашифровано имя Дзампано. А она ничего о нем не знает, скорее всего, просто в мире действует общая сила, которая двигает людьми, как марионетками, а люди понятия об этом не имеют. Это прием Данилевского, иллюстрирующий эту мысль. Это просто чтобы вам было страшнее. А никак она не связана. Так-то проще всего подумать, что у нее что-то было с Дзампано и, может быть, он — отец героя… Допускайте все, что угодно. А важно, что все в мире связано со всем. Вот и все.