Войти на БыковФМ через
Закрыть

Победа Украины становится все менее вероятной – неужели все зря? Что будет дальше?

Дмитрий Быков
>100

Они же о том, что никто из нас отсюда не вернется живым, простите за банальность. Вы умрете, и я умру. Значит ли это, что все было зря? Мы на войне, нечего делать: «Не надо мне орать истошно, мол, ты в тылу, тебя бы на войну… Я на войне. И не вернусь уж точно». Это мое самоощущение. Война же во всем, просто горячая война выводит ее на поверхность, и люди и дома начинают уничтожаться чуть быстрее, чем они уничтожаются с точки зрения бога. А бог и так смотрит мир на быстрой перемотке.

Поэтому вне зависимости от исхода военных действий ясно, что все не зря. Бородинское поражение – по всем формальным признакам (описывается как поражение и у Клаузевица, у всех) – не означало духовного поражения. Оно означало отступление, сдачу Москвы (Москва – не Россия), и оно означало появление на арене исторической сильнейшего духа противника. Я говорю сейчас не о реальной военной истории, а о романе Толстого. Следовательно, военная победа в этой ситуации вообще будет значить очень мало. Понимаете, вытеснить всех россиян за пределы украинских границ по образцу 1991 года даже – это не будет победой в строгом смысле. Победой является сейчас позиция Украины, сопротивление Украины, готовность Украины отдать последнее, то есть та ставка Украины, которую она сделала. Украина отказалась встречать захватчиков с цветами. Украина сопротивляется, давая всему миру потрясающий урок отваги и, рискну сказать, готовности к смерти, даже некоторой устремленности. Они действительно живут так, как будто они уже умерли.

Неужели в этой ситуации захватить Киев, захватить всю территорию, оставить там выжженную землю, уничтожить все население (а с помощью ядерного оружия это довольно легко сделать), – неужели это было бы победой? А что мы, собственно, понимаем в данном случае под победой для России? Флаг над Банковой?  Флаг над административными центрами Украины? Неужели действительно парад на Крещатике, который принял бы Путин, стал бы парадом победы? Ну о чем мы говорим? Поэтому выражение, что бог на стороне большим батальонов, это подмена критерия. На самом деле количество ничего не решает. Может быть, оно решает что-то в поведении человека. 

Я, кстати, согласен с новым рассказом Драгунского: «Вопрос не в деньгах, а в их количестве». Да, безусловно. Но количественная победа, численное превосходство, уничтожение противника, – это далеко не является победой. Россия, безусловно, руками своей нынешней власти себя загнала в тупик, и тупик этот довольно кровавый. Понимаете, формально победил Дантес – он убил Пушкина. Формально победил Каин – он убил Авеля. Вообще в истории человечества полно таких побед. Вопрос в том, что будет после этого с Каином. Вопрос в том, что будет после этого с Дантесом.

У Дантеса в жизни все было очень хорошо, он вообще не понимал, что сделал. И даже безумие его младшей дочери (Леони, насколько я помню), конечно, было недостаточной местью за Пушкина. Тем более что Дантеса до известной степени использовали втемную в этой ситуации. Но все равно стать убийцей гения и на всю жизнь остаться в этом качестве – это не очень хорошая практика. 

Потом еще, понимаете, панические разговоры о неизбежном поражении Украины; о том, что против России бессмысленно рыпаться (давайте расслабимся – получим удовольствие, а еще, может быть, и газ), – неужели подобных разговоров не было на протяжении всего февраля? Неужели подобных разговоров не было и потом? Огромное количество западных интеллектуалов (об этом, кстати, недавно хорошо написал Добренко) ищет не честную, а комфортную позицию. Людям вообще нужно оправдывать себя: оправдывать свое бездействие или просто то, что они живы. Может быть, и я оправдываю себя, постоянно говоря о том, что мы все на войне и что мы все умрем.

На самом деле, понимаете, такая позиция – капитулировать с чистыми руками и говорить: «А зато там с той стороны факельные шествия и Бандеру оправдывают», – это позиция комфортная, удобная, и огромное количество людей ее приняло. И огромное количество людей будет повторять, что сила солому ломит, что невозможно победить, что надо сдаться, сохранить жизни. Это позиция петеновская, позиция вишистская, которую история, в общем, осудила. Хотя Андре Жид считал ее на первых порах гуманной. Потом он все понял и убежал в Тунис. Я это к тому все, что некоторый ужас перед безбашенным злом, отказавшимся от всякой маскировки, является естественной вещью. Василь Быков мне говорил: «Нельзя не бояться танка, когда он на тебя прет. Когда на тебя прет такая дура. Он же огромный (он показывал), и он прет на тебя! Нельзя не бояться!». Вопрос, как ты с этим страхом будешь поступать в дальнейшем.

Сейчас на вас прет танк, и есть все шансы, что этот танк не остановится и начнет заравнивать землю над вами. Но дело в том, что, во-первых, процитирую Лимонова, риск смерти – профессиональная болезнь человека, то есть смерть – это профессиональная болезнь человека. И во-вторых, никакая военная победа в этом смысле над Украиной не будет ни духовной, ни окончательной. Покуда во рту слюна, вся страна вооружена. Вы не сделаете уже так, что вы будете правы в этом конфликте. Уже мир все понял, уже мир с этим разобрался. Тут можно много процитировать. Но, в любом случае, сжечь – не значит опровергнуть (слова Джордано Бруно).

Да и вообще, понимаете, убить – это не значит победить. Убить – это не штука. Убить вы можете кого угодно, и поразительная легкость этого процесса… Помните, у Леонова в «Воре»: главное – никому не открывать, как это легко и нестрашно. Это очень легко, но вопрос ведь, что это не гарантирует вам ни победы, ни правоты. Вот и все.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Как вы относитесь к высказыванию, что городская среда и архитектура формируют человека и общество?

Не верю в это. Я помню замечательную фразу Валерия Попова о том, что когда ты идешь среди ленинградской классической архитектуры, ты понимаешь свое место, ты знаешь его. Справедливо. Но знаю я и то, что никакая архитектура, к сожалению, не способна создать для человека культурную, воспитывающую его среду. В Европе все с архитектурой очень неплохо обстояло: и в Кельне, и в Мюнхене, и никого это не остановило. И в Австро-Венгрии, в Вене, неплохо все обстояло. И все это уничтожено. И Дрезден, пока его не разбомбили, был вполне себе красивый город. Я не думаю, что городская среда формирует. Формирует контекст, в котором ты живешь.

Другое дело, что, действительно, прямые улицы Петербурга как-то…

Почему не меняется режим в Северной Корее не меняется, ведь после демократизации и слияния с югом людям откроются колоссальные возможности?

По двум причинам. Во-первых, Кимы – это правящая династия, которая очень жестко схватила страну в когти, и разжимать ее не собирается. А во-вторых (как я себе это объясняю), там огромное количество народу, который на передовых позициях, на передовых рубежах, на лучших должностях сидит без достаточных на то оснований. Это люди неталантливые, люди неконкурентные. Та же самая история была, кстати, в разделенной Германии. В восточной Германии было очень много людей, которые вознеслись за счет подлости, мерзости и выслуживания перед режимом. Конечно, никакой конкуренции они бы не выдержали. Для них решенное без их участия объединение Германии было трагедией. Очень многие продолжали…

Не могли бы вы рассказать о Владимире Краковском? Правда ли, что автор преследовался КГБ и потом толком ничего не писал?

Краковский, во-первых, написал после этого довольно много. Прожил, если мне память не изменяет, до 2017 года. Он довольно известный писатель. Начинал он с таких классических молодежных повестей, как бы «младший шестидесятник». Их пристанищем стала «Юность», которая посильно продолжала аксеновские традиции, но уже без Аксенова. У Краковского была экранизированная, молодежная, очень стебная повесть «Какая у вас улыбка». Было несколько повестей для научной молодежи. Потом он написал «День творения» – роман, который не столько за крамолу, сколько за формальную изощренность получил звездюлей в советской прессе. Но очень быстро настала Перестройка. Краковский во Владимире жил,…

В каком возрасте и как вы узнали о сталинских репрессиях и красном терроре?

Когда я впервые узнал. У вас дома есть рано научившийся читать ребенок, к тому же этот ребенок часто болеет и в школу не ходит (а я до удаления гланд болел ангинами довольно часто и даже бывал на домашнем обучении по несколько месяцев). Это кончилось, гланды мы выдрали, и я даже стал слишком здоров. Но было время, когда я проводил дома очень много времени и все это время читал. Слава богу, библиотека у матери была огромная, собранная за долгие годы, начиная с первой покупки Брюсова на первую стипендию и кончая огромным количеством книг, унаследованных из далеких времен – из бабушкиной, из прабабушкиной коллекций (типа «Голубой цапли»). Многое утратилось при переездах, но многое было.

Так вот,…

Почему, несмотря на то, что ГУЛАГ детально описан, он до сих пор не отрефлексирован?

Люблю цитировать (а Шолохов еще больше любил это цитировать): «Дело забывчиво, а тело заплывчиво». Он не был отрефлексирован, потому что огромное количество людей радовалось ГУЛАГу. Нет большей радости для раба, чем порка другого раба или даже его убийство.

Слепакова в поэме «Гамлет, император всероссийский» (это поэма о Павле Первом, определение Герцена, вынесенное ею в заглавие): «Из тела жизнь, как женщина из дома, насильно отнята у одного, она милей становится другому». Замечательная плотность мысли. Да, это действительно так. И для раба нет больше радости, чем ссылка, тюрьма или казнь другого раба, а иногда – надсмотрщика. Об этом тоже позаботились. Иными…