Не могли бы вы рассказать про Юза Алешковского и Леонида Мациха?

Ну про это у меня интересный был диалог с Леонидом Мацихом, замечательным богословом. Я много довольно с ним разговаривал, и вот я боялся подойти прямо к этому вопросу, и очень осторожно, экивоками все спрашивал: «Чувствуете ли вы диалог, ощущаете ли вы присутствие бога?» Наконец он пресек эти все попытки: «Если вы имеете в виду присутствие старика, то даже не сомневайтесь».

Да, я чувствую присутствие бога в своей жизни, как это ни самонадеянно. Но это не самонадеянность, но я ощущаю себя в диалоге каком-то, и это не мой внутренний диалог. Потому что очень многие вещи в нем приходят независимо от меня, мне не принадлежат. Я чувствую подсказки. Потом, это же Льюис, кажется,…

Да нет, конечно. Месть иногда приносит личное удовольствие — в этом никто не сомневается. Правильно говорил Сталин: «Самое большое наслаждение — это отомстить и выпить бокал хорошего грузинского вина». Не знаю насчет бокала вина, но вообще месть — это одно из серьезных удовольствий. Греховных, конечно, sinful pleasures. Даже, я бы сказал, dark pleasures. Но ничего не поделаешь, это в человеческой природе. Пушкин называл отмщение добродетелью христианской. Здесь, я думаю, она не христианская, а библейская, дохристианская: око за око, зуб за зуб. Ветхозаветная добродетель, такая доблесть варвара.

Я думаю, что в потакании этому sinful pleasure нет ничего особенно хорошего.…

Мацих был человеком устной культуры, написал он очень мало. Собственно, кроме «Скачущего на льве», художественных текстов нет. В лекциях он иногда несколько забалтывался, но не потому что говорил не о деле. Он говорил не о деле, но его отвлекали разные мысли. Его лекции по иудаике абсолютно блистательны, на мой взгляд; лекции по масонству слишком комплиментарны для масонства, но слушать его было люто интересно. Да и вообще голос Мациха — это счастье. Понимаете, какая вещь? От богослова требуется свидетельство о боге, вот и все. Он не должен быть таким казуистически подкованным или теологически сложным. Он должен быть, конечно, человеком просвещенным, но это не главное. Вы должны в его…

Никакой он не «малоизвестный», это вы впервые сейчас просто услышали о его «Книге последних слов». Это очень известный автор, автор народных текстов. «Окурочек» – самая известная за границей русская песня, ее пел Ив Монтан, причем пел по-русски. Ее пела Дина Верни. «Окурочек»  – это лучший, без преувеличения, текст блатной поэзии. Лучшая песня блатной поэзии. То есть их две – «Ванинский порт»… Я думаю, что это лучшее четверостишие в русской любовной поэзии:

Я знаю: меня ты не ждешь

И писем моих не читаешь,

Встречать ты меня не придешь,

А если придешь – не узнаешь.

Так это дядя Миша Гулько  исполняет, слезы…

Мацих был для меня идеальным богословом. Он известный религиовед. Ну не просто религиовед, а именно богослов. Богослов, он что должен делать? Он должен напоминать о присутствии Господа. «О вы, свидетельствующие о Господе, не умолкайте». Вот Мацих напоминал. Он своим присутствием, своим поведением, своими интонациями,— он подтверждал бытие божие в мире. Я помню, мы с ним проговорили довольно долго, гораздо дольше, чем собирались. Он тогда просидел три часа вместо одного, и никто не возражал.

Просто потому, что, понимаете. Вот я задал ему вопрос: «Есть ли у него живое ощущение присутствия бога, ощущение диалога?» Он сказал: «Если вы имеете в виду старика, то даже не сомневайтесь». Под…

Я согласен со всеми оценками Мациха. Этот человек стоит для меня где-то на одном уровне с моим другом и учителем Владимиром Вагнером. И хотя мы знакомы были мало, но друг друга очень любили. И я Мациха считаю гением.

Что касается Радзинского. Он тоже мой друг, вообще-то, Радзинский-младший, мы на «ты». Он очень хороший человек и прозаик замечательный. Я не думаю, что «Суринам», а скорее, конечно, «Агафонкин и время». Но он единственный писатель, которого я могу назвать продолжателем Стругацких, лучшим учеником.

Я очень любил Мациха, но я мало его знал. Мацих — это был такой замечательный богослов и вообще философ религиозный. И пьеса его хорошая, и он был человек очаровательный. Понимаете, что должен делать богослов? (Я не устаю это повторять.) Он должен свидетельствовать о Боге. Вот как в присутствии врача больному становится легче, так и в присутствии богослова страдания о Боге, муки о Боге должны отступать, вы должны чувствовать, что Он есть. Я помню, как я Мациха спросил, есть ли у него ощущение диалога с Богом. Он сказал: «Если вы имеете в виду старика, то даже не сомневайтесь». Да, ощущение диалога со стариком. Мацих был очень умный, очень обаятельный и очень глубокий человек, настоящий свидетель о…

Я могу только сказать, что главная задача богослова, как и задача искусства,— свидетельствовать о Боге. Мацих свидетельствовал. Помню, я его спросил: «Лёня, вы ощущаете присутствие Бога?» И он сказал: «Если вы о разговорах со стариком, о голосе старика, то даже не сомневайтесь». Он немножко был похож на Володю Вагнера, тоже друга моего близкого, замечательного казахстанского немца, занесённого судьбою в Караганду, а потом в «Артек». Гениальный Вагнер, в присутствии которого всегда верилось в добро. Вагнер не говорил о добре — Вагнер был добром. Вот и Мацих не говорил о Боге, а он был свидетельством бытия Божия.

Вот если кто умеет писать страшное, так это Маша Галина. Она живет в Одессе сейчас, вместе с мужем своим, прекрасным поэтом Аркадием Штыпелем. И насколько я знаю, прозы она не пишет. Но Маша Галина – один из самых любимых писателей. И вот ее роман «Малая Глуша», который во многом перекликается с «ЖД», и меня радуют эти сходства. Это значит, что я, в общем, не так уж не прав. В «Малой Глуше» есть пугающе страшные куски. Когда там вдоль этого леса, вдоль этого болота жарким, земляничным летним днем идет человек и понимает, что расстояние он прошел, а никуда не пришел. Это хорошо, по-настоящему жутко. И «Хомячки в Эгладоре» – очень страшный роман. Я помню, читал его, и у меня было действительно физическое…

Гренуя с Фаустом нельзя сравнить именно потому, что Фауст интеллектуал, а Гренуй интеллекта начисто лишен, он чистый маньяк. Мы как раз обсуждали со студентами проблему, отвечая на вопрос, чем отличается монстр от маньяка. Монстр не виноват, он понимает, отчего он такой, что с ним произошло, как чудовище Франкенштейна. Мозг – такая же его жертва. Маньяк понимает, что он делает. Более того, он способен дать отчет в своих действиях (как правило).

Ну а что касается Гренуя, то это интуитивный гений, стихийный, сам он запаха лишен, но чувствует чужие запахи. Может, это метафора художника, как говорят некоторые. Другие говорят, что это эмпатия, то есть отсутствие эмпатии. По-разному, это…