Мне кажется, что рассматривать постмодерн только как явление 50-х, 60-х, 70-х годов неправильно. Постмодерн, особенно в российской парадигме,— это антимодерн, это реакция на наступление модерна. Модерн начался, конечно, с четырёх великих революций в науке XIX столетия: революции в науке экономической (марксистской), в науке биологической (дарвинистской), в науке психологической (фрейдистской) и в философии (ницшеанской). Тут удивительное дело, что модерн, вообще говоря,— это две мысли, два тезиса… ну три, скажем так, которые очень трудно удерживать в голове.
Первая идея модерна — это идея детерминизма. Человек детерминирован социально (по Марксу), биологически (по Дарвину), психологически (по Фрейду).
Но задача человека (это второй тезис) заключается в преодолении этого детерминизма: в раскрепощении социальном (по Марксу), в том, чтобы «своё подсознание,— по выражению уже Пруста,— дотянуть до светлого поля своего сознания». И преодоление философского детерминизма, религиозного детерминизма (по Ницше) — это сила свободной воли, сила хотения, воления. Эта идея была ещё у Шопенгауэра. Но если по Шопенгауэру мир — это «совокупность миллионов воль» (и это так повлияло на Толстого), то человек-то — личность свободная. Он детерминирован во всех отношениях, но личность его — это свободный моральный выбор.
Ну и третья идея модерна, которая особенно наглядно выражена Стругацкими, когда Борис Натанович Стругацкий сказал: «Всю жизнь мы полагали, что человек живёт, чтобы работать, а не работать, чтобы жить». Вот в этом и заключается главный принцип модернизма: человек — это жертвенная структура, жертвенная личность. Она рождена, чтобы растрачивать себя, стирать себя, как мел о доску, когда пишется формула. Личность самоценна только тогда, когда она творит и познаёт. Желания личности, потребление личности, сверхценность жизни — это антимодерные ценности, они модерну вообще не свойственны. Модерн, конечно, продолжение просвещения, но продолжение его на уровне более глубоком, более научном.
Мне подсказали, что была ещё и физическая революция — эйнштейновская. Да, наверное, можно сказать. Но физическая революция сначала завела человечество в дебри исчезновения материи. Ну ладно. В 1905 году действительно произошла физическая революция — Теория относительности.
Ленин — абсолютно модернистская фигура. И сколько бы он ни признавался в своей нелюбви, в непонимании своём, даже в отвращении к модернистскому искусству, всё-таки его любимым писателем был модернист Чехов. И вообще глубокий модернизм личности Ленина — он ведь не эстетический, а он такой научный.
Да, человек детерминирован, но тем сильнее, тем более страстен его позыв к свободе. Модерн — это не самая, я вам скажу, комфортная философия. Это философия неудобная. Это философия, которая от человека многого требует. Можно сказать, что она атеистическая, безусловно. Но я бы рискнул сказать, что она евангельская, потому что отношение модерна к религии — это отношение Христа к Новому завету, это преодоление детерминизма и торжество свободной творческой воли. В этом смысле как раз такие модернисты, как Мандельштам, например, называли искусство «свободным и радостным подражанием Христу». Заметьте: не Богу-Творцу, а именно Христу. Вот это очень важная вещь. Конечно, модерн — это философия радикального христианства. Именно поэтому модернисты начали с переосмысления христианства: Мережковский — со своего Религиозно-философского общества; или модернисты в Ватикане, против которых собственно и направлена вот эта знаменитая энциклика, знаменитое письмо Пия X.
Сейчас появилось очень много текстов, рассказывающих о Хайдеггере как о человеке, воспитанном в ненависти к модернизму, в ненависти к современности. Я с этим не совсем соглашусь. Ну, у Хайдеггера есть подобные высказывания, в том числе в дневниках. И действительно, ненависть к современности, к эпохе измельчания, к «фельетонной эпохе», как называет её Гессе, жажда консервативной революции — вот это и есть на самом деле явления постмодерна или фашизма.
Что я называю фашизмом? Если модерну присущ культ жертвы и в некотором смысле культ страдания, который был присущ и коммунизму, то фашизму присущ культ удовольствия, культ наслаждения. Да, конечно, там есть Хорст Вессель, необходимость сакральной жертвы, но посмотрите на немецкую живопись и скульптуру 30-х годов. Пересмотрите «Триумф воли» и особенно, конечно, боже упаси, «Олимпию». Посмотрите этот восторг телесного раскрепощения. Это упоение, этот культ желания, эротики, секса. Секса очень много в фашистской культуре: и секса подчинения, и секса садомазохистского, и, конечно, секса такого ликующего, семейного, самодовольного. Насколько асексуальна в это время советская культура и насколько подчёркнуто эротична немецкая (Марика Рёкк, «Девушка моей мечты»). Культ экстатического, оргиастического наслаждения, который для фашизма характерен.
И совершенно прав, конечно, Таубер в своей, по-моему, блистательной книге «Реквием по эго», которую я не устаю рекомендовать. Это бостонский профессор, который говорит о том, что эго погибло именно благодаря постмодернистской революции, отрицающей Фрейда. Ведь для чего Фрейду нужен психоанализ? Все говорят: «Вот Фрейд — это упоение сексом прежде всего, интерес к сексу». Да ничего подобного! Фрейд в значительной степени не про сексуальность. Фрейд про то, что необходима моральная ответственность, культ морали. И человеку для того, чтобы познать себя глубоко, познать свой звериный инстинкт, ему для этого надо ложиться на кушетку психоаналитика, потому что нет ничего хуже подавленного комплекса.
Фрейд даже религиозные чувства очень примитивным, хотя и проницательным по-своему образом возводит к обсессивным синдромам, к синдромам навязчивых ситуаций и навязчивых ритуалов. Но жажда Фрейда рационализировать всё, всё свести к простым рациональным основаниям, она в основе своей моральна, конечно. Это жажда этического контроля. Тогда как фашизм — это оргиастическое явление. «Разум отменяется!», да?
Совершенно прав Тауберг, когда говорит, что культ желания, культ консервативного начала противопоставлен началу рациональному не только у Хайдеггера. Он и у Шпенглера противопоставлен. Вот именно Шпенглер в «Закате Европы» впервые противопоставил культуру и цивилизацию: культура — это нечто могучее, жертвенное, всякого рода Нибелунги; а цивилизация — это культ комфорта. На самом деле цивилизация — это культ этического рационального контроля.
Но именно ненависть к разуму, как сегодня, лежит в основе всякой консервативной революции. «Запад прагматичен. Запад выше всего ставит комфорт». Неправда! Запад выше всего ставит контроль, и прежде всего — самоконтроль и контроль моральный. А уж разговоры о том, что некие бездны и некоторые глубины можно открыть только в иррациональном…
Слушайте, в русской культуре ведь эта полемика случилась (как всегда, Россия, как фигура на форштевне, встречает все проблемы первой), это случилось ещё, простите, в 1864 году. Именно Достоевский, который так отчаянно взбунтовался против Чернышевского, именно он был первым поэтом русского «фашизма» (в кавычки ставлю), скажем так — культа русской оргиастической бессознательности.
Вот повесть «Записки из подполья» столь популярна на Западе именно потому, что это самый точный портрет недисциплинированной души. Ведь что говорит этот парадоксалист, как его называет автор («Записки парадоксалиста»)? Человек никогда не будет поступать согласно пользе. Человек тем и велик, и прекрасен, что для него есть интересы выше прагматики. И если он чувствует пользу, то он должен называть её презренной, омерзительной. А если выгодно доброе поведение, то и к чёрту такое добро!— потому что оно диктуется выгодой.
Бунт Достоевского против Чернышевского — это бунт против разумного эгоизма, бунт против романа «Что делать?», и поэтому Чернышевский выведен у него в «Крокодиле» с такой мерой совершенно неприличной ненависти. Вообще, в русской литературе не принято было писать гадости про посаженных, про сидящих. А в это время Чернышевский сидит, и у Достоевского есть тот же опыт. И он пишет этого мерзкого «Крокодила» — про то, как крокодил государства поглотил героя, а ему там очень комфортно (в крокодиле), удобно, тепло, он проповедует. Общественное негодование было так сильно, что из всех задуманных четырёх частей памфлета была опубликована только первая.
Но именно «Записки из подполья» (назовём это «Записки из подсознания») — это и есть апофеоз подполья, апофеоз подсознательного и бессознательного в противовес рациональному, да, может быть слишком прагматичному, может быть суровому, но всё-таки светлому, свежему и холодному миру модерна. И как раз бунт Достоевского продиктован, можно сказать, этим апофеозом консервативной, да, и архаической, да, но всё-таки животности. Потому что отказ от разума — это всегда отказ от прогресса. Для постмодернизма идеи прогресса нет.
По-моему, довольно глупо говорить о том, что постмодерн — это всегда цитирование, цитация, это снятие бинарных оппозиций. Снятие бинарных оппозиций вообще характерно для ситуаций, когда разум не играет прежней роли, а главную роль играет именно желание, удовлетворение чувственных потребностей. Фашизм — это сознательное зло (сознательное, потому что без этого нет оргазма, без этого нет оргии), сознательно радостное нарушение моральных табу. Вот что такое постмодерн — культ вседозволенности, культ жранья, культ отказа от усилия.
И надо сказать, что России чудовищно повезло (действительно чудовищно во всех смыслах слова), что русский модерн состоялся. И когда вся Европа погрязла в фашизме, невзирая на все сталинские усилия, Россия оставалась модернистской страной. В 1945 году победил модерн. Он победил консервативную революцию, эволюцию в сторону зверства. Культ чести оказался сильнее, чем культ наслаждения; культ жертвы — сильнее, чем культ физического здоровья; и культ будущего, культ прогресса оказался сильнее, чем имперская немецкая подлая ориентация на архаику.
Потому что именно культ великого прошлого, который мы так часто наблюдаем, например, у Дугина, у Эволы, у Генона, вся эта тоска по «эре титанов», культ борьбы против рацио, который и у Хайдеггера тоже есть… Хайдеггер ведь критикует Гитлера справа: Гитлер, по его мнению, недостаточно радикален, он слишком социален, а настоящая философия должна быть уж совсем таким «рывком в пещеру», прости господи. Мне кажется, что эти явления чрезвычайно опасные.
Россия к своей постмодернистской революции подошла только сейчас. Она сейчас отвергает модерн. Но надо помнить, что это петля времени, что время движется всегда петлями, и без этого «заячьего заскока», и без этого петляния нет прогресса. Прогресс всегда торжествует, как правда в американском триллере: маньяка нельзя убить с первого раза, он всегда убивается со второго, потому что он лишний раз возникает — и тогда его добивают окончательно. Точно так же и здесь. Фашизм будет добит, фашизм будет побеждён. Культ наслаждения, греховности, иррациональности, консерватизма будет побеждён. И мы увидим это, «потому что разум должен победить», как сказано было в одном романе («Мы» Замятина).
