Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература

Как вы относитесь к воспитательном методике Симона Соловейчика из книги «Мокрые под дождем»?

Дмитрий Быков
>250

Мое отношение к коммунарской методике сильно менялось, и к Соловейчику тоже. Я Соловейчика знал, мы с ним много спорили. Я его любил очень. Сын его сейчас продолжает его дело. Хотя, конечно, все мы понимаем, что уровень Соловейчика недостижим. Долгое время я, кстати говоря, слушал его лекционный цикл «Учение с увлечением», и он на меня вполне себе бойко действовал. Я, кстати, с большим удовольствием вспоминаю песенку группы, которая там пела (насколько я помню, это был «Последний шанс», группа Евгения Харитонова): «Маленький кузнечик до полудня спал, а с полудня до вечера на скрипочке играл». Я это очень живо помню.

Я Соловейчика люблю — люблю как человека и педагога. Со многим в его методике я не согласен. Коммунарская методика обладает очень существенным минусом (она все-таки детей невротизирует очень радикально) и очень существенным плюсом: она все-таки психологически полезна и необходима, потому что люди, которые не испытали каких-то эмоций в детстве — родства, братства, новаторства,— которые даже у костра не попели, эти люди какого-то очень важного витамина лишены. Может быть, у них есть важные другие витамины. У одиночества есть свои плюсы. Но коммунарская методика…

Видите, есть замечательная книга Фурмана Александра, которая называется «История одного присутствия». Страшно откровенный текст! Я вот о Фурмане думаю… Она ничтожным тиражом выходит, вот этот шеститомник, автобиография. Но я думаю, что это одно из главных литературных событий последнего времени. Это такой русский Пруст. Кстати, Морозов Александр с этим солидарен, замечательный наш политолог. Для меня книга Фурмана была потрясающим отчетом о том, как он рос (кстати, вместе с Борисом Минаевым) у Мариничевой, у Хилтунен, воспитываемый по заветам Соловейчика. Это книга о моем детстве, в общем, хотя я помладше, о той Москве и о тех потрясающих ощущениях от всех этих самодеятельных театров-студий, от этих сборищ — немного сектантских, но безумно интересных.

В общем, я думаю, что коммунарская методика все-таки имеет свои преимущества, поэтому тексты Соловейчика… Знаете, в каком отношении они хороши? В том числе «Мокрые под дождем», в том числе «Учение с увлечением», в том числе его очерки о Шаталове, Ильине, вообще о новаторстве. Они зажигают все-таки каким-то интересом, какой-то невероятно живой жаждой заниматься педагогикой, изобретать, быть с детьми.

Есть вредные сектантские педагоги, а есть педагоги, которые действительно искренне хотят построить некоторую модель нового общества. И в этом смысле об опасностях этого дела лучше всего рассказывает, конечно, сценарий Полонского «Ключ без права передачи» — по-моему, блистательная картина, очень жесткая и острая, о том, что бывает с учителем, который увлекся своей миссионерской ролью, и почему лучше простой и даже туповатый директор. Самая косная церковь лучше самой продвинутой секты. Но дело в том, что коммунарство не фатально приводит к сектантству. Точно так же, как и коммунизм не фатально приводит к террору (продолжаю на этом настаивать). Мне кажется, что коммунарская методика может при правильном применении очень серьезно и интересно повлиять на тех, кому это надо, на талантливых; на всех не может.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Как вы относитесь к Симону Соловейчику и его «Педагогике для всех»?

К «Педагогике для всех» — очень положительно. К Симону Соловейчику — разно. Я его знал. Это был человек невероятного обаяния и ума. Это был великий педагог, несомненно. Но, понимаете, педагогика — это такая же штука, как театр: он умирает вместе со своим создателем. Мейерхольд был гением, но воспроизвести Мейерхольда нельзя; и по его записям и даже по записям Гладкова невозможно восстановить его спектакли. Станиславский — великий теоретик, но он более велик как практик. Режиссура — это руки. И педагогика тоже.

Володя Вагнер, Царствие ему Небесное, человек, которого я хорошо знал в «Артеке» — это один из вообще величайших педагогов, которых я видел, но реализовать педагогические приёмы…

Какое произведение можно по уровню сравнить со «Свечкой» Валерия Залотухи?

«Потерянный дом, или Разговоры с милордом» Житинского, если брать эпические большие романы. И ещё раз вам говорю: роман Александра Фурмана «Книга Фурмана. История одного присутствия». Пока напечатаны четыре книги из шести, но если вы найдёте где-то эту книгу, это будет того же уровня. И потом, сейчас пишет и издаёт очень интересный роман «Мягкая ткань» Боря Минаев. Это один из моих любимых журналистов и авторов, приятель Фурмана, кстати; прозаик того поколения, к которому принадлежат и Фурман, и Денис Драгунский, бесконечно мною любимый новеллист, по-моему, просто великий. И вот Боря Минаев из тех же людей. Это люди, которым в 1985 году было 25 лет примерно (ну, может быть, 22), вот чья биография…

Как вы оцениваете фильм «Общество мертвых поэтов» Питера Уира?

Знаете, оно не такое простое, мое мнение. Меня позвали однажды обсуждать эту картину со школьниками в новую школу, и там один человек (насколько я помню, преподаватель информатики) сказал: «У вас нет дара сопереживания». Я сразу это обсуждение покинул. Потому что когда вам в ответ на нормальную критику в адрес фильма говорят, что у вас нет дара сопереживания, да еще при детях, единственное, что вы можете сделать — это свернуть свое участие в этом мероприятии.

Я не люблю фильм «Общество мертвых поэтов». То есть я считаю его хорошим. Я считаю, что Питер Уир — гениальный режиссер, кстати, много способствовавший мифологизации таинственного континента Австралия полностью вымышленной…

Не кажется ли вам, что ваша лекция о цикличности русской литературы основана на консервативной школьной программе? Почему американцы изучают Харпер Ли, а мы — Жуковского?

Да нет конечно. Во-первых, американцы изучают, если они специализируются на литературе, и Филдинга, и Шекспира, и чуть ли не Чосера. Они очень глубоко и внимательно изучают своё прошлое, прошлое языка во всяком случае. Американская литература началась не в XVIII веке, а она продолжает английскую традицию. Поэтому говорить о том, что вот мы не изучаем современную литературу… Харпер Ли, кстати, для многих американцев сегодня такой же древнее явление, как для нас Тредиаковский, хотя умерла она в 2016 году, что для многих американцев было шоком, и для россиян тоже.

Тут дело вовсе не в том, что мы слишком глубоко изучаем литературу. Просто дело в том, что русская жизнь циклична, и не увидеть этих…

Почему вы считаете, что после 28 лет человеку требуется дополнительное топливо для жизни? Что именно для этого подойдет — спорт, творчество, музыка? Почему же тогда герой фильма «Большой Лебовски» Братьев Коэн счастлив, живя в бездействии?

Нет, совершенно не вариант. Герой фильма «Большой Лебовски» погружается в такую спячку, из которой его пробуждает только, как вы помните, довольно абсурдная и идиотская, но все-таки встряска. «Большой Лебовски» — это, конечно, пример хорошего человека, погруженного в пивную спячку, но для меня Бриджес как раз играет этого бывшего человека с луны, со звезды, который … не могу поспешно во время эфира заглянуть в айфон и исправить имя актера, но человек, который играл инопланетянина-прогрессора, превращается — вполне предсказуемо — в славного парня. Ну это довольно печальное превращение. «Большой Лебовски» — это, конечно, пример деградации. Что же вы хотите, чтобы человек жил такой…

Почему люди короткой эпохи: Лермонтов, Печорин, Фицджеральд — гениальны, но обречены?

Потому и обречены, что слишком тесно связаны со временем. Выразитель эпохи обречен погибнуть вместе с ней. Я все-таки не думаю, что Фицджеральд подходит к этому. Да, Печорин — герой своего времени, но Фицджеральд не совсем. Фицджеральд, конечно, порождение эпохи джаза, но лучший-то его роман написан после эпохи джаза, и он сложнее, чем «Великий Гэтсби». Я разумею, естественно, «Ночь нежна». «Tender Is the Night», конечно, не так изящна. Как сказал Олеша: «Над страницами «Зависти» веет эманацией изящества». «Великий Гэтсби» — очень изящно написанный роман, великолепная форма, невероятно компактная. Но «Ночь нежна» и гораздо сложнее, и гораздо глубже, мне кажется.