Вагнер, легендарный артековский вожатый, замечательный педагог и режиссер, который всего-то, страшно сказать, прожил 45 лет, понимаете, наглядно демонстрирует ту истину, что педагогика — это как театр. Ее нельзя запечатлеть.
От Вагнера остались его ученики во всём мире. И в Штатах, где он был, преподавал, давал мастер-классы. И в Артеке, куда к нему приезжали люди со всего Союза и из-за границы.
Естественно, педагогические навыки Вагнера, его педагогические приемы могут быть в какой-то степени повторены. Но педагогика — авторское дело. Она, что называется, в руке. Однажды я попросил Вагнера написать колонку ко Дню учителя. 3 часа сидел, пыхтел, курил — плюнул и ушел. Он писал прекрасно. Монологи его, если бы их записать, были совершенно виртуозные. Но Вагнер, такой богатый и сложный человек, совершенно не обладал даром прозаической или документальной фиксации своего волшебного педагогического дара.
Педагогика — это не наука. Или, как замечательно говорил покойный Крапивин (с которым у Вагнера, кстати говоря, шел долгий заочный спор), может быть, педагогика и наука со своими классиками и трудами, но к воспитанию детей она не имеет никакого отношения. Это абсолютно точно. Это в руке.
У Вагнера были и какие-то простые приемы. Например, он мог на просьбу дать сигарету, если у него курили в отряде, сказать: «А сбегай в олимпийское общежитие, и там возьми — на столе пачка лежит». А бежать в олимпийское было километра полтора под палящим солнцем — не набегаешься. Сам он при детях никогда не курил — только вечерами, приходя в комнату. Человек бегал раз, два, а на третий день постепенно отучивался курить. Просто если ты борешься с одним пороком, то проще всего клин вышибать клином — другим порокам. С зависимостью от табака бороться ленью.
Вагнер очень не любил сектантства, то есть не любил, когда талантливый педагог объединяет вокруг себя детей мыслью, что все остальные неправильные. Это он взял, конечно, не только из «Ключа без права передачи», но и из собственной педагогической практики.
Вагнер был не тоталитарен. Над ним можно было подшутить. Он был безумно увлекателен. Понимаете, он был такое явление природы. В исполнении любого другого человека педагогика Вагнера была бы немыслима. И когда он был молодым, красивым, стройным, и когда он стал огромный (такой человек-гора) в последние годы, с трудом передвигающийся, задыхавшийся — это всё равно было чудо, с которым ребенок неожиданно вступал в контакт.
Пока Вагнер работал на отряде, он служил предметом зависти, восторга и обожания всех остальных вожатых. Когда он стал главным инноватором Артека и стал внедрять инновационные программы вместе с Давыдовым, тоже ныне покойным, наверное, лучшим моим другом жизни, он по-прежнему остался таким волшебным и чудесным явлением. Ребенка воспитывает соприкосновения с чудом. Вагнер был ни на кого не похож, и не боялся это демонстрировать.
Мне сейчас страшно подумать, что такие богатые и сложные люди могли существовать в нашей повседневности. Сегодня мы живем в страшно скукожившемся мире. И праздник Вагнера неповторим и непредставим в сегодняшней педагогике. Он был человек внутренне очень свободный. Советская власть могла породить такого человека, хотя и вытеснив его абсолютно на периферию. Я думаю, в Караганде он бы не выжил, если бы не Артек.
А сегодня я не знаю, откуда взяться такому гению. Для меня он по-прежнему идеал. С моей мамой они, кстати, очень дружили, хотя много спорили о педагогических приемах. Он считал, что она всё-таки распускает детей, а иногда, наоборот, слишком с ними строга. Но она же привозила своих в Артек, когда еще преподавала в школе. Мы каждое лето туда ездили. Это было очень весело.
