Ну, его взгляды на будущее устройство всячески менялись, но что касается отношения Герцена к реформам 1850–1860-х годов, то оно было однозначно негативным. Приятно и важно это говорить, потому что Герцен не боялся расходиться во взглядах с большинством, в том числе со своими единомышленниками. Так он не побоялся остаться в одиночестве в 1863 году, когда занял свою заведомо непопулярную позицию по польскому вопросу. Всех ведь оказалось очень легко примирить на польском вопросе — и все критики правительства тут же обратились в апологетов Муравьёва. А Герцен стоял в одиночестве. Он проиграл на этом популярность, но выиграл честь.
А вот отношение его к реформам Александра всегда было негативным, потому что это были полуреформы, половинчатые, самоубийственные действия. И не забывайте, что именно у Герцена и именно после крестьянской реформы появляется вот это странное, казалось бы, требование «К топору зовите Русь». Помилуйте, к какому топору? Тут же начата широкая кампания по демократизации, по самоуправлению, по страшно запоздавшему на 50 лет, но всё-таки освобождению крестьян. Чего же вам ещё надобно? Но он видел с самого начала именно половинчатость и обречённость этого проекта. За что Ленин его особенно и хвалил. За отсутствие либеральничанья, за требование гораздо большей радикальности. Не знаю, хорошо это или плохо, но в исторической перспективе Герцен оказался прав, всё оказалось именно так. Поэтому как бы мы, так сказать, к Герцену ни относились, нельзя отказать ему, по крайней мере, в исключительной прозорливости, в совершенно точном понимании, скажем так, истинных целей власти.
