Есть ли великие иностранные авторы, до сих пор не переведённые на русский язык?

Да нет, что вы! Понимаете, библейские аллюзии, библейские аналогии так называемого великого американского романа — а на них, собственно, держится весь Мелвилл и впоследствии вся великая американская проза — это именно амбиции молодой нации, которая осуществляет строительство страны с нуля. Мы пытаемся по библейским образцам, по прямым указаниям Господа построить страну.

Отсюда, собственно, библейские подтексты всех великих американских романов — и Готорна, и Драйзера в огромной степени. Они не всегда проявлены. Кстати, у Драйзера, как ни странно, они наиболее заметны в «Гении». У Дэвида Фостера Уоллеса. То есть великий американский роман — это всегда рефлексия на тему того,…

Ну как «прижился», Аксенов не стремился прижиться. Он хотел стать американским писателем, он довольно далеко продвинулся. «Московскую сагу» сравнивали с «Войной и миром». Она была бестселлером, она вышла в первые ряды. «Вашингтон Пост» рецензировал ее огромными и весьма комплиментарными текстами.

Другое дело, что «Московская сага» – не самый аутентичный для Аксенова текст. И все-таки добиться своей главной цели – завоевать Голливуд (а такую цель он себе ставил) – Аксенов не сумел. Ее не экранизировали в Америке, ее экранизировали в России. По-моему, не очень удачно.

Другое дело, что Аксенов – и это очень важная амбиция – пытался не свое место изменить, а пытался изменить…

Ну, слушайте, она побила в своё время Хемингуэя, она обошла «Старик и море» и получила Национальную книжную премию в 1953 году. Она совсем не о судьбе темнокожих. Хотя, конечно, считается, что это первый великий афроамериканский роман XX века, а потом уже был Болдуин. Конечно, не про это книга. «Invisible Man» — это такой как бы американский вариант «Человека без свойств». Это книга об отсутствии национальной, гражданской и человеческой идентификации, книга о конформизме, о том, что в обществе лучше всего существовать, постепенно утрачивая личность. И именно в этом был гениальный диагноз, который Эллисон поставил миру.

Я, кстати, не считаю эту книгу лучшей работой Эллисона. В своё время…

Мне вообще горько о нём говорить, потому что судьба этого человека трагическая, покончил он с собой, насколько я помню, не дождавшись славы, не напечатав этот роман. Но вот «Сговор остолопов» — грех сказать, если б я был редактором, я бы его тоже не напечатал. Мне кажется, что эта книга с тяжеловесным и многословным юмором. И чудаковатый её герой (который, казалось бы, должен мне быть симпатичен, потому что он, во-первых, нонконформист, а во-вторых — толстый) как-то не вызывает у меня большой любви и симпатии.

Джон Кеннеди Тул — это был очень хороший человек. Вот я это чувствую, что он был очень хороший человек, какая-то первая неудавшаяся проба к Дэвиду Фостеру Уоллесу. Такое часто бывает,…

Это тысячестраничная книжка молодого американского писателя про ребёнка, который… Ну, немножко это на Дэвида Фостера Уоллеса похоже, но у Дэвида Фостера Уоллеса, конечно, гораздо более плотное повествование, более разветвлённый и интересный мир, он более отважный экспериментатор, он мыслитель. Что касается Левина, то он, как часто бывает с молодыми авторами, просто в первую книгу попытался вложить всё, что он знает о жизни. Это ребёнок, сложный ребёнок, который немножко страдает от мессианства, который везде создаёт и сколачивает банды. Его отчисляют из обычной школы, и он попадает в школу для подростков патологичных и очень дурных — и из них тоже сколачивает банду, не чувствуя разницы. Это…

Кто-то говорил, что самый сложный роман, который он прочёл добровольно (не по программе, а добровольно), был «Recognitions» Гэддиса, что можно перевести, наверное, как «Узнавание». Я прочёл «Recognitions». При том, что это роман довольно массивный, я бы не сказал, что он как-то особенно сложен. Действительно там много, что называется, reference, отсылок, очень много ссылок на шедевры живописной литературы. Больше всего он похож, по-моему, на «Бремя страстей человеческих», но я бы его мегасложным романом не назвал.

Самый сложный роман — это, безусловно, «Поминки по Финнегану». Мы говорили с вами о том, что это роман, написанный Джойсом на выдуманном, как пишет Кубатиев, «ночном…

Есть несколько версий. Набоков в своей манере каламбурил, переводя «пошлость» на английский как «posh lust» — «жажда шика», «жажда блеска». Мне кажется, что пошлость — это всё, что вы делаете для чужой оценки, всё, что вы делаете для самомнения, и не потому, что вам хочется, а потому, что вы это делаете для чужого — для чужого взгляда, для чужого мнения. Вот и всё.

Пошлость — это ваши любые попытки пыжиться. Андрей Синявский очень хорошо говорил: «Пошлость — это как тень от любого предмета. Бывает пошлость марксистская, а бывает христианская». Всё, что пыжится — это пошлость. Всё, что пытается казаться лучше, чем оно есть, серьёзнее, чем оно есть, и т.д. Наверное, пошлость есть и в том,…

Вопрос не так очевиден, как кажется, потому что в политеизме есть своя прелесть, но, к сожалению, в политеизме есть и серьезная опасность. Богов становится слишком много. Монотеизм мне эстетически приятнее, интереснее. И потом, я вижу бога как собеседника, а компания таких собеседников, как боги Эллады, это прекрасно, конечно, но это немножко слишком антропно, слишком человеческое. Мир Роулинг — это мир вполне христианский. Другое дело, что магия и религия — это разные вещи, и она правильно делает, когда их не смешивает. Но одно совершенно не исключает другого.

Магия у Роулинг — это всего лишь очень качественное техническое приспособление, владение которым, безусловно, требует…

Кортнев — это вообще интересное явление в русской поэзии. Я так заметил, что в последнее время меня больше привлекают поэты поющие — последние лет 40. Щербаков, естественно, Кортнев, Паперный, которого я считаю очень большим поэтом. Мне по-прежнему люто интересно, что делает Ким. Ну и Оксимирон — это тоже музыка.

Это связано, наверное, с тем, о чем говорил Бродский — что русская поэзия в своих ближайших исканиях будет прежде всего искать в области просодии. С просодией связано развитие — и рэп, и музыка. У Кортнева очень прихотливая строфика, связанная с такой же прихотливостью его фантазии. Богушевская, которую я считаю, кстати, очень большим поэтом. Это всё связано именно с…

Знаете, довольно неожиданная такая история. Ваня Чекалов, молодой совершенно человек, но уже два романа благополучно написавший и поучаствовавший с командой в нашем «Финале» и «Последнем ветеране»,— он в свои двадцать лет затевает молодежный журнал с группой единомышленников. Мне кажется, если вы ему будете присылать свои тексты, такие молодежные (не обязательно молодежные; будем считать, что это журнал для людей до тридцати)… Он электронный журнал задумал; не знаю, какой у него, собственно, вкус, но мне кажется, что у него все в порядке со вкусом.

Ваня вообще очень умный, и проза его мне кажется замечательной. Для двадцати лет это просто какой-то мыслитель совершенно неожиданный.…