Алексей Скалдин — его называли последним великим прозаиком символизма, но я думаю, что он первый прозаик такого советского космизма, советской эзотерики. Он — непосредственный предшественник Андрея Платонова. И между его «Странствиями и приключениями Никодима Старшего» и платоновским «Чевенгуром» («Путешествием с открытым сердцем») находится довольно мало звеньев. Я считаю, что Платонов и есть следующее звено. Хотя считают, что проза обэриутов с отсутствием мотивации выросла из Скалдина, но, думаю, что как раз не из него, а из западного авангарда, больше всего из Майринка. Но если на то пошло, такая эзотерическая проза была очень интересной попыткой освоения российского опыта в Серебряном веке. Беда в том, что эта проза осталась либо ненаписанной (как не написаны «Веселые братья» Гумилева — его главная проза), либо она утеряна, как утерян десяток романов Скалдина.
Для меня это очень какой-то, важный, подспудный пласт русской литературы, куда входит для меня Чаянов («Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии»), Платонов (в том числе утраченный роман «Путешествие из Петербурга в Москву»), «Странники ночи» Даниила Андреева, которых он пытался написать заново, возродить после уничтожения в НКВД, но не сумел, насколько я знаю. Есть реконструкция Леонида Бежина. То есть для меня эти странствия и путешествия с попыткой описать Россию подпольную, Россию 30-х годов,— это важнейший извод. И началось это со скалдинского романа, вышедшего в 1917 году и поэтому никем не замеченного. Вот этот Никодим Старший — довольно интересный персонаж. У Скалдина много текстов, их сохранилось не так много в принципе, но все они изданы, и его творчество далеко не сводится к этому роману. Это такая вот позднерусская, предсоветская эзотерика, какие-то поиски бога на других путях. Вот как трудно это объяснить. Знаете, какая-то такая мистика на великом историческом переломе, какая-то попытка найти новые духовные опоры и новые ориентиры.
Юркун, как ни странно, в этом же ряду с его странными рассказами из цикла «Дурная компания», отчасти, может быть, и Кузмин, кстати, чья проза тоже довольно иррациональна. Это, конечно, проза абсурдистская, разговору нет, но в ней — удивительный образ России, и не христианской, не языческой, а какой-то вот таинственной страны, немножко блоковской. Кстати, Пимен Карпов, вообще сектантская литература: не будем забывать, что именно о сектах рассказывают и «Серебряный голубь», и «Веселые братья», и здесь искания в этой же области. Это, может быть, какая-то попытка создания русской религиозной мистики. В любом случае, это очень хорошо написано. Скалдин — прекрасный писатель, и очень интересный поэт. Его доклад «Идеи нации» — очень близок к каким-то будущим исканиям «Южинского переулка» Мамлеева. И, кстати, как ни странно, я думаю, что проза Мамлеева, это и есть такой неосуществленный Скалдин. Это продолжение Даниила Андреева и Скалдина. Мамлеев — последний из них. Не знаю, насколько это основательно как религиозное учение, не берусь об этом судить, но как источник новых художественных средств, как источник новых жанров — это безусловно так. Я думаю, что «Шатуны» Мамлеева, а вовсе не обэриутская проза,— вот она во многом растет из текстов Скалдина, которые довольно широко читались в самиздате.
