Что вы думаете о трудах Иммануила Канта? Надо ли каждому человеку их прочесть?

Потому что, по определению Канта, есть положительное наслаждение, а есть отрицательное. Есть наслаждение гармонией, а есть дисгармонией. Есть пейзаж сентименталистский, идиллический, а есть романтический — буря, ветер, ураган, темный лес, одинокие скалы.

Богоборчество — понимаете, это тоже недовольство проектом «Человек». Человек недоволен своей участью. Ему кажется, что в нем, так сказать, не соблюден баланс огня и глины, говоря по-леоновски. Человек — несовершенный проект.

Человек, если ему дать свободу, как было во время Великой французской революции, использует ее для грабежей, массовых казней и террора. Возникает Наполеон — такой сверхчеловек, который…

Понимаете, по Канту, есть знание априори и апостериори. То есть знания внутренние и, условно говоря, из опыта. Вот знание из опыта, в которое уперся рылом, – да, безусловно. Но мне кажется, Солженицын просто не верил в наличие априорных знаний. Мне кажется, что человек очень многое знает наперед. Более того, он очень многое про себя понимает, просто он не мирится с этим знанием, он не признается себе. Но я верю больше в априорное знание. Может быть, потому что это такой неоплатоновский взгляд на вещи. Мы ничего не понимаем, но все знаем с рождения. У меня есть такая теория. Вообще мне кажется, что я с детства все знал, а с годами только привыкал постепенно.

Слушайте, сколько угодно! Например, после «Бедной Лизы»:

Под камнем сим лежит Эрастова невеста:

Топитесь, девушки, в пруду довольно места.

То, что волна женских самоубийств на почве несчастной любви, причем не  только среди простолюдинок (простолюдинки не читали Карамзина), вполне себе имело место. Более того, многие волны суицидов и вообще такого жизнестроительства в подражание литературе очень характерно для Серебряного века. Сколько народу – и об этом Леонид Мартынов пишет в «Воздушных фрегатах» – перестрелялось после самоубийства Отто Вейнингера. Насчет литературных героев – тоже  бывало. Анна Каренина не вызвала такой…

Ну как, я цитирую часто его фразу, «я не такой подлец, чтобы говорить о морали», действительно, у Розанова морального облика нету, он у него зыбкий, двоящийся. Вот неужели для того пришла моя душа, чтобы ей на фоне вечного небытия 20 лет погулять, а я бы ее ограничивал. Нет, гуляй, душенька, гуляй, славненькая, говорит он. Розанов, понимаете как, это вот вечный вопрос о том, что есть прекрасное. Кто-то говорит, что прекрасное, оно должно быть эстетически пропорционально, совершенно. Кто-то говорит, что прекрасное должно быть полезно. Ну вот Ефремов пишет, что загнутые ресницы прекрасны, потому что они лучше предохраняют от снега, прекрасное прагматично. Чернышевский утверждает, что…

Ну, знаете, есть такое понятие «аттрактанты» — это когда к пище, например кошачьей или собачьей, примешиваются вещества с характерным запахом (ну, с запахом самки, например), ну, вещества, которые притягивают собаку, и она уже не может с этого соскочить. У меня был рассказ про такие сосиски, на которые подсаживается человек, и соскочить с них не может. Видите ли, я думаю, что современному читателю действительно мы должны подбрасывать такого рода «аттрактанты», то есть проза должна быть сегодня более динамичной и более занимательный. Вот как писать интересно — черт его знает.

Понимаете, я не выдам, наверно, никакой профессиональной тайны, если скажу, что сейчас вот две писательские…

Бердяева я оцениваю как блистательного публициста. Можно ли это назвать философией, я не знаю. Я считаю, что Бердяев – во всяком случае, в своей полемике с Ильиным – очень точно некоторые вещи назвал своими именами. Я считаю, что «Самопознание» – одна из главных (наряду с «Котиком Летаевым») автобиографических книг, аналог русской «Исповеди», русского прустианства, если угодно. У меня эта книга на почетной полке стоит, именно эта книга Бердяева, подаренная мне коллегой-профессором. И, наверное, «Новое Средневековье» тоже… «Истоки и смысл русского коммунизма» кажутся мне работой довольно поверхностной, но слово «поверхностный» я поклялся не употреблять, потому им можно назвать все. Но я…

Вот что касается фэнтези. Понимаете, какую-то великую роль этого жанра, не столь мною любимого, я осознал в середине 90-х, когда наш собеседниковский Руслан Козлов дал почитать свой роман «Остров Буян». Я от кого угодно мог ожидать такой роман, но Козлов – известный политический журналист, он редактировал «Смену» ленинградскую, он автор первой публикации о «Митьках», он и открыл их как течение. Он был автором первого ответа Нине Андреевой на «Не могу поступиться принципами». Когда все замерли, думая, что это произошел поворот в правительстве, а вот Козлов взял и написал очень резкую и язвительную статью «Не могу молчать».

Я знал его как очень сильного публициста. Он замечательно писал,…

Я высоко, положительно оцениваю эту пьесу. Я читал мнения многих фанатов. В «Новой газете» в понедельник у меня выйдет большой разбор этого произведения, я постарался без спойлеров. Мне там два момента особенно понравились. Понравилось, что главная злодейка — всё-таки женщина. Этого со времён Миледи не было. Не сочтите это за спойлер, это для меня важно. Ну и потом, какие спойлеры? Всё это давно напечатано в Сети.

Что касается второго важного для меня открытия. Там потрясающе дана тема родительского бессилия, когда ты понимаешь, что ты хочешь мальчика своего или девочку защитить от боли, а Дамблдор с портрета отвечает: «Боль должна прийти. И она придёт». И тогда почти буквально…

Ребята, я не вижу принципиальной разницы. Я с детьми говорю так, как со взрослыми. Вот как раз сегодня студенты – и меня это очень тронуло – пришли на встречу с русским лектором, и один мне прямо сказал: «Я впервые после ваших семинаров почувствовал ужас ответственности, взрослый ужас жизни». Я этого совсем не хотел, но в каком-то смысле, наверное, и хотел.

Я не вижу разницы между студентом и профессором, а может быть, студент еще и лучше. Я не льщу молодым, не пытаюсь к ним подольститься. Слава богу, у нас неплохие отношения. Я не вижу принципиальной разницы между взрослыми и детьми. Я со своим сыном Андреем всегда говорил как со взрослым. Может быть, иногда слишком жестко. И с Шервудом та же…

Во-первых, они хорошо написаны, быстрое действие... Во-вторых... Это хороший вопрос, я сам не знаю, я даже Харлану Кобену не мог объяснить, чем меня цепляют его романы, он тоже очень удивился. Меня цепляет то, что стартовая ситуация большинства его романов (сейчас вышел новый, который называется «Дураков нет») – это или внезапное исчезновение персонажа, или его внезапное появление. Ребенок внезапно появляется на стоянке парковки, а где он был, куда его родители делись, – не понятно.

Меня вообще цепляют истории с тайнами, но, если говорить серьезно, одна из самых больших тайн, это как цветение в разные сроки, такой приспособлительный механизм растения... Люди исчезают из поля зрения…