Что вы думаете о стихах Артюра Рембо и в частности о его стихотворении «Пьяный корабль»?

Когда мы с Таней Щербиной обсуждали вот эту версию, что не являются ли стихи Рембо литературной мистификацией кого-то из его друзей – например, Верлена… Не они ли за него писали? Мог быть такой гениальный юноша, вроде Маяковского. Я думаю, что Маяковский, если бы русскую революция ждала судьба парижской Коммуны, тоже бросил бы писать. И его ждала судьба Рембо. Просто у него в руках было дело, он пошел бы в художники (он был блистательный иллюстратор и плакатист, гениальный графический дизайнер). Поэтому он бы счастливо спасся от участи контрабандиста, колонизатора, торговца золотом и прочих. А так-то у него тоже был такой авантюрно-мистический склад души.

По некоторым приметам, я думаю,…

Видите ли, ничего нормального ни в судьбе Рембо, ни в судьбе Дикинсон не было. Они не были нормальными людьми в общепринятом смысле слова. Они были гениями, а гений — это такое же отклонение от нормы, как и сумасшедший. Гений — это нечто, выламывающееся из обычных понятий. Гений от таланта (это многими признано) намного дальше, чем талант от нормы. Поэтому у меня есть ощущение, что искать в судьбе Дикинсон какой-то внутренней логики или в судьбе Рембо, в его молчании искать какого-то высшего смысла… Тут синдром гения, который сам знает, когда его осеняет, когда ему молчать, когда печататься. То, что Эмили Дикинсон большую часть жизни провела в затворничестве,— такова была ее оптимальная…

Проклятые поэты, poètes maudits — это такие люди, как Верлен, Малларме, Рембо, Тристан Корбьер. Думаю, что практически все русские символисты причисляли себя к ним — и не только такие маргиналы, как Тиняков, но и вообще все адепты жизнетворчества. Я думаю, даже Брюсов с его культом труда, потому что он поэт русского садомазохизма,— поэт такого саморазрушения.

Видите ли, в чём дело? Почему они называют себя проклятыми? Дело в том, что нам всем, мне кажется, надо несколько пересмотреть своё отношение к модерну. Модерн — это ведь… Ну, собственно, я рекомендую всем книгу Таубера «Реквием по эго», где рассмотрена моральная составляющая модерна, его этика. Трудно о ней говорить, но можно. Так…

Чтобы это понять, лучше прочесть книгу «Время убийц» Миллера, которую я считаю лучшим его произведением. Попытки анализа этой книги и диалога с ней есть в моей книжке «Тринадцатый апостол» про Маяковского (трагедия-буфф такая). Книга «Время убийц» сильно на меня повлияла. Елена Шварц называла Маяковского «нашим Рембо». Я высказываю мысль, что если бы Коммуна была успешна, Рембо продолжил бы писать, молчания не случилось бы. Точно так же, если бы революция оказалась подавлена, Маяковский замолчал бы. Стал бы он таким «коммерсантом» — не думаю. Вообще, выбор между коммерсантом и комиссаром довольно занятен. Посмотрим, может быть, об этом поговорим.

Это вопрос, который требует фундаментального ответа, не меньше монографии. Но если говорить совсем честно, то он замолчал, потому что все сказал. Он замолчал, потому что исчерпался. А потенциал его был не очень велик. Он на самом деле такой анфан террибль, который прекращает быть «терибль», когда прекращает быть «анфан». Есть другая точка зрения, тоже очень распространенная, что роковым для него была Коммуна, он был поэтом Коммуны, и это роднит его с Маяковским.

Наверное, лучшее, что написано о Рембо — это книга «Время убийц» такого Генри Миллера, который больше известен своими «Нексусами», «Лексусами» и «Плексусами» или «Тропиками», а, по большому счету, он был гениальным…

Конечно знали бы. Понимаете, ведь для поэта любовник или любовница — не более чем лирическая тема. И конкретный человек, как правило, никакой роли здесь не играет. Надо поэту влюбиться — он влюбится в фонарный столб. Вот отсюда, кстати, это хроническое непонимание, почему Пушкин так преувеличивал достоинства Анны Петровны Керн, про которую всё понимал, или Натальи Николаевны, при которую понимал еще больше. Потому что обожание не нуждается в объекте обожания. Оно, собственно, его и не выбирает.

В том-то и проблема, что Верлен и Рембо не были друг для друга личностями. Ну, может быть, для Верлена, человека постарше и погуманнее, Рембо что-то значил. А Верлен для Рембо не значил абсолютно…

Если говорить в самом общем виде, то трагедия Рембо как раз и заключалась в трагедии Парижской коммуны. Если бы русская революция не состоялась в 1917 году, Маяковский замолчал бы, я в этом абсолютно убежден. Это сравнение не мне принадлежит, Елена Шварц говорила: «Если бы Маяковский застрелился в 1915 году, у нас был бы русский Рембо». Нет, у нас есть гениальные Маяковского и послереволюционные. Но дело в том, что после коммуны для Рембо наступило такое отчаяние и такой бесперспективняк в самом буквальном смысле. Не потому что это социальная драма, а потому что это была экзистенциальная драма. Потому что на его глазах совершилось злодейство, причем злодейство со всех сторон. Его мир…

Да нет, конечно. Ну что там за гениальность у Лотреамона? Давайте не преувеличивать. Гениальность — в открытии новых жанров и новой поэтики, но вообще в «Песнях Мальдорора» ничего гениального, простите, нет. Такой Мордор все равно всплывает в памяти и, наверное, Мордор не без влияния этого каким-то образом возник. Да и вообще в целом, если прочитать Лотреамона.

У Рембо в таких вещах, как «Пьяный корабль», наверное, есть какая-то гениальность. Но автоматическое письмо, примененное в «Озарениях» и в «Одном лете в аду» — они не кажутся мне какими-то озарениями, какой-то новой поэтикой. Ничего там нет особенного. А «Гласные» — это вообще цвета букв в его детской азбуке. Так что я не думаю, что…

Тристан Корбьер — один из любимых моих поэтов во Франции. Мне очень трудно назвать его проклятым. У него судьба трагическая, ранняя смерть от туберкулеза, но поэт он, скорее, жизнерадостный и веселый. «Настой соленый пьют, как пили свой отменный матроски…», «Письмо сэру догу». Он веселый, просто рано умерший и трагический, а так — насмешливый, жизнеутверждающий, для меня он такой, скорее, гасконский. И я люблю и его, и его судьбу, и творчество гораздо больше, чем Рембо.

Темой жизни они были увлечены. Но Гаспаров, безусловно, прав. Он собственно повторяет мысли из гумилёвского манифеста. Действительно, социальная проблематика интересует акмеистов в последнюю очередь, потому что Гумилёва (ну и соответственно, весь «Цех», потому что весь «Цех» потом подписывался под манифестами Гумилёва и до известной степени разделял его взгляды) интересует сила, зрелость, ответственность за свою жизнь, способность человека поставить эту жизнь на кон. Помните его знаменитые «Записки кавалериста», когда он проезжает мимо пулемётной команды, которая увязла с грязи вместе со своим пулемётом. Сначала он по этому полю изрытому проскакал мимо, спасая свою жизнь, и подумал…