Что вы думаете о поэте Семёне Кирсанове?

Слушайте, Кирсанов — это не Сельвинскому чета. Во-первых, это человек из круга Маяковского, а Сельвинский, наоборот, его оппонент, в том числе и в жизненных своих стратегиях. А жизненные стратегии Маяковского были очень чистыми, очень точными, поэтому Сельвинский и пришёл в конце концов сначала к такой групповщине, а потом к такому конформизму. В общем, человеческая составляющая там сильно хромала, прости меня господи. Так мне кажется.

А вот что касается Семёна Исааковича, то это действительно человек из круга Маяковского, который хотя и… ну, не скажу, что предал, но отошёл от него в какой-то момент; желал после его вступления в РАПП стереть его рукопожатие пемзой с руки, но потом рыдал…

Научную поэзию в 20-е годы пытался без особого успеха разрабатывать Валерий Яковлевич Брюсов, который вообще был большой новатор и экспериментатор. Но поскольку интересовал его в жизни по-настоящему только садомазохизм, его стихи на любую другую тему обладают, при некотором блеске формы, известной бессодержательностью. То ли дело «Египетские ночи», которые он из пушкинского наброска превратил в полновесную 6-главную поэму.

А что касается научно-фантастической поэзии, то здесь на память приходит прежде всего поэма Семена Кирсанова «Зеркала». Кирсанов вообще, понимаете, мечтал быть прозаиком. Ему всё время приходили сюжеты, которые он продавал разным людям вроде, например,…

Очень трудно сказать однозначно. Вознесенский вообще не ученик ничей, он ученик Пастернака и продолжатель его в христианском смысле. В том смысле, что он больше интересовался темой смерти и воскресения, утраты — «все утратить, все сжечь, все раздать» — интересовался этим больше, чем любым другим позитивом, условно говоря. Он был именно ученик Пастернака психологически, а не технически. Что касается формы — не знаю, трудно сказать. Мне кажется, его форма вообще в достаточной степени оригинальна, уж если на то пошло, он учился многому у западной поэзии. Очаровательного кирсановского штукарства я у него почти не нахожу. Ну разве что в «изопах», «Опытах изобразительной поэзии». Вознесенский же…

Я к Русакову отношусь сложно… Как бы это сказать? Он заслуженный вполне лауреат премии «Поэт». Я даже не знаю, имею ли я моральное право говорить такие вещи, но все его стихи на смерть жены — поразительная, великая лирика, а остальные его стихи оставляют меня более или менее равнодушным. Вправе ли мы требовать от поэта, чтобы он всякий раз работал на такой грани, на таком самообнажении, на такой откровенности?

Знаете, ведь лучшее, что написал в жизни Кирсанов — это «Твоя поэма». Ну, может быть, и сборник «Зеркала» тоже, который уже о собственной смерти, уже предсмертный, это писал человек уже с раком горла. Но тем не менее вот два величайших свершений Кирсанова — это стихи на смерть жены, поэма о…

Ну, смогу, но зачем вам это? Понимаете, не все вещи, не все краски спектра должны восприниматься всеми людьми. Пригов не ваш поэт — и слава богу. И зачем, так сказать, насильственно его изучать? Здесь нет просвещения в навязывании своих вкусов. Мне кажется, что Пригов, безусловно, поэт. Достаточно, например, такого стихотворения:

Я устал уже на первой строчке
Первого четверостишья.
Вот дотащился до третьей строчки,
А вот и до четвертой дотащился.

Вот дотащился до первой строчки,
Но уже второго четверостишья.
Вот дотащился до третьей строчки,
А вот и до последней, Господи, дотащился.

Это замечательные стихи. А потом,…

Да нет конечно. Во-первых, американцы изучают, если они специализируются на литературе, и Филдинга, и Шекспира, и чуть ли не Чосера. Они очень глубоко и внимательно изучают своё прошлое, прошлое языка во всяком случае. Американская литература началась не в XVIII веке, а она продолжает английскую традицию. Поэтому говорить о том, что вот мы не изучаем современную литературу… Харпер Ли, кстати, для многих американцев сегодня такой же древнее явление, как для нас Тредиаковский, хотя умерла она в 2016 году, что для многих американцев было шоком, и для россиян тоже.

Тут дело вовсе не в том, что мы слишком глубоко изучаем литературу. Просто дело в том, что русская жизнь циклична, и не увидеть этих…

Нет, совершенно не вариант. Герой фильма «Большой Лебовски» погружается в такую спячку, из которой его пробуждает только, как вы помните, довольно абсурдная и идиотская, но все-таки встряска. «Большой Лебовски» — это, конечно, пример хорошего человека, погруженного в пивную спячку, но для меня Бриджес как раз играет этого бывшего человека с луны, со звезды, который … не могу поспешно во время эфира заглянуть в айфон и исправить имя актера, но человек, который играл инопланетянина-прогрессора, превращается — вполне предсказуемо — в славного парня. Ну это довольно печальное превращение. «Большой Лебовски» — это, конечно, пример деградации. Что же вы хотите, чтобы человек жил такой…

Я не думаю, что прямо к Ельцину. «Такой пошлости, как прямые ассоциации, я не мог себе позволить»,— пишет Антокольский о своей пьесе «Робеспьер и Горгона», вдохновленный, конечно, политической ситуацией 29-го года. Видите ли, я не думаю, что это о Ельцине. Это о тупой непримиримости, которая тогда взяла верх, о дураках, которые сегодня вдохновляются одними идеями, а вчера вдохновлялись другими. Среди фанатов Ельцина было огромное количество сегодняшних фанатов Новороссии или Малороссии. Это сторонники простых решений. А в Ельцине этого популизма было более чем достаточно.

Потому и обречены, что слишком тесно связаны со временем. Выразитель эпохи обречен погибнуть вместе с ней. Я все-таки не думаю, что Фицджеральд подходит к этому. Да, Печорин — герой своего времени, но Фицджеральд не совсем. Фицджеральд, конечно, порождение эпохи джаза, но лучший-то его роман написан после эпохи джаза, и он сложнее, чем «Великий Гэтсби». Я разумею, естественно, «Ночь нежна». «Tender Is the Night», конечно, не так изящна. Как сказал Олеша: «Над страницами «Зависти» веет эманацией изящества». «Великий Гэтсби» — очень изящно написанный роман, великолепная форма, невероятно компактная. Но «Ночь нежна» и гораздо сложнее, и гораздо глубже, мне кажется.

Ну, ответила в общем… Женщина хочет, чтобы было интересно. Мне как-то Елена Сафонова давая одно из очень редких своих интервью, сказала: «Всё можно вынести, кроме скуки». И та же Розанова повторяет часто, что самая страшная смерть от скуки.

Действительно, женщина хочет, чтобы было интересно. Ну и потом, естественно, женщина хочет мужчину целиком. Поэтому самая верная стратегия с женщиной: вы останетесь ей интересны, если у вас всегда будет какое-то занятие, кроме любви. Что-то кроме семьи. Если вы целиком растворитесь в ней, она плюнет, и уйдет к военному-лётчику, у которого есть его самолёт. То есть вы должны быть интересны, потому что вы не исчерпываетесь любовью к ней. Вот так мне…